уже семилетний мальчик, играет на полу, строя из чурочек крепость и расставляя вокруг нее деревянных конников. Марьюшка сидит рядом с Иваном Васильевичем, положив голову ему на плечо, и, ни о чем не думая, глядит на расстилающийся внизу город неподвижными, широко открытыми глазами и, слегка улыбнувшись, произносит лениво:

– Гляди, Иванушка, скворцов-то сколь в саду у Ряполовских. Вон какой тучей поднялись. Вспугнули, верно. Хорошо, что в садах все ягоды давным-давно сняты.

Вдруг внизу заскрипели ступени лестницы – кто-то быстро взбегал к гульбищам. Взглянув на запыхавшегося Курицына, государь взволновался, руки его похолодели. Он, зная хорошо своего дьяка, понимал, что в эти часы Федор Васильевич не будет зря беспокоить своего государя.

– Что? – спросил он кратко, предупредительно указав глазами на свою княгиню.

Курицын понял и ответил спокойно и ровно:

– Вестники прибыли, государь, с Дикого Поля, и беглец русский с ними из Орды бежал. Хочешь ли сам его видеть?

– Где они? – спросил князь Иван.

– В сенцах ждут, возле покоев твоих, с начальником стражи.

– Добре, – продолжал государь и, обратясь к княгине, ласково молвил: – Яз те, Марьюшка, расскажу потом про Орду-то.

На лестнице внизу Иван Васильевич тронул Курицына за плечо, спросил опять так же кратко:

– Что у татар-то?

– Орда двинулась, – тихо ответил Курицын.

У себя в покоях Иван сел за стол и задумался, вспоминая все, что связано у него с Ордой.

– Федор Василич, – обратился он к своему дьяку, – чаю, злы они на нас, татары-то! На престол яз сел, их не спросясь, даней им не плачу. Токмо бы Юрий успел полки нарядить по-новому, как яз ему указывал… – Иван Васильевич глубоко вздохнул и продолжал: – Токмо бы Господь хошь на годок один отвел от нас руку ордынцев! Ну, да зови беглеца-то.

В покои вошел ражий парень, богатырь видом, светлокудрый, с курчавой бородой, с голубыми глазами. Одет он по-татарски в истертые и грязные с дороги одежды.

Увидав грозные глаза Ивана Васильевича, упал он ниц и, заплакав от радости, заговорил на чистом русском языке:

– Довел Господь быть мне на Руси святой… Довел тобя, государя нашего православного, видеть.

– Встань, – сказал Иван Васильевич и, обращаясь к другим, спросил: – Кто тут из дозорных с Дикого Поля?

– Мы, государь, – ответил высокий старик, – мы вот трое. Мы парня сего к тобе сопроводили. Говорит, что из Орды вести везет, а скажет токмо тобе. Вот мы у него нож да ослоп и коней двух взяли и сюды привезли.

Великий князь острым взглядом посмотрел на беглеца, но тот был радостен и весел.

– Как звать? – резко спросил государь.

– Захар, – быстро ответил парень, – а прозвищем Силован. Потому, государь… дороден я зело…

– Что же мне ты поведаешь?

Силован недоверчиво оглядел Курицына, дозорных и начальника княжой стражи Ефима Ефремовича.

– Говори, – молвил Иван Васильевич, – тут токмо слуги мои верные.

– Государь, – заволновался Захар Силован, – из сабанчей я, из села Карамыш. Еще родителев моих при отце хана Ахмата татары в полон угнали из деревни возле Каширы, мальцом я совсем был. Потом на землю с другими православными, как рабов, посадили. В Карамыше я и возрос…

– Ну а ко мне прибыл зачем?

– От православных своих к тобе с вестью. Собрали поганые войско великое. Созвал хан всех эмиров своих. Старики наши вызнали, совет в Сарае был – на тобя идут поганые. Сам хан идет со всеми эмирами города наши грабить, полон брать. Снарядили меня старики тобя о сем упредить, дабы готов ты был Русь святую оборонить. Чаю, идут уж татары.

– Когда вышли?

– Мыслю, государь, я на седьмицу ране их пригнал. Верно, уже они у края Дикого Поля.

Иван Васильевич вдруг нахмурил брови, и страшные глаза его вонзились в лицо Силована. Тот смутился и оробел.

– А ежели изолгал ты? – тихо спросил государь.

– Грех, государь, сие мыслить! – горестно воскликнул он и, обратясь к иконам, крестясь истово, продолжал с волнением: – Клянусь тобе Христом Богом, истинно все так, истинно так.

Потом, опять обратясь к великому князю, рассказал, как было в моленной, как все за Русь там молились и плакали, как старец вызвал охотника упредить государя московского, как коней ночью у эмира своего они украли, как скакал он день и ночь до первых дозоров.

Ласково усмехнулся Иван Васильевич.

– Верю тобе, Захар, – сказал он и, обернувшись к начальнику стражи своей, добавил: – Позови, Ефим Ефремыч, брата моего Юрья, скажи, в поход