поднимался по красному крыльцу в хоромы келаря, остановясь опять в любимом своем Спасо-Преображенском монастыре.

Игумен, отец Амвросий, радостно встретив с келарем высоких гостей, отслужил молебен о здравии государей. Потом вновь обратился с приветствием к ним обоим и, не вытерпев, сказал о том, о чем хотел воскликнуть при нынешней встрече с Иваном:

– Не враз узнал тя, государь Иван Васильевич! Так возмужал ты!

Иван не обратил внимания на удивление игумена: он привык уже, что все дивятся росту, силе и мужеству его. Иногда это было даже докучливо и досадно ему. Он молча принял благословение игумена и сел за стол рядом с отцом. Тот после первой же чарки заговорил о походе на Шемяку.

– Воеводы мои и бояре, – произнес он громко, – мы достигли Ярославля, и надобно нам решать, как и куды полки свои отпущать, дабы ворога нашего с войском его изгубить. Как вы о сем разумеете?

Наступило молчание. Все в тишине вкушали трапезу монастырскую. Молчали также и отцы духовные, дабы не мешать думу думать воеводам.

– Яз мыслю, государь, – неожиданно прозвучал низкий голос Ивана, – яз так о сем разумею…

Василий Васильевич слегка вздрогнул и повернулся всем телом к сыну. Иван продолжал спокойно и уверенно:

– Надобно, государь, окружить Шемяку. Вельми далеко ушел он от Новгорода, а идти ему дальше Усть-Юга некуда. Посему надобно послать враз одни полки к Усть-Югу, дабы тамо Шемяку доржать; други полки отпустить через Вологду, куда ты укажешь, в тыл ему, дабы обратно его в Новгород не пущать; ты же сам, государь, пойдешь, где тобе угодно будет, преграждая Шемяке путь к Галичу.

Василий Васильевич радостно улыбнулся и проговорил:

– А ведь верно, добре так будет. Шурина моего, князь Василья Ярославича, да князь Семен Иваныча Оболенского, да Федор Василича Басёнка отпущаю яз к Усть-Югу утре, до свету, со всей их силой, но токмо с конными полками. Утре же и ты, Иване, с конными же полками, каковые сам собе изберешь, иди через Вологду к Вель-градку[125] на Кокшенгу-реку. Там ты Шемяку к сим градкам не пущай, градки же те сам поимай. Есть там добро всякое и товары, и полон будет… – Василий Васильевич помолчал и продолжал: – Яз же мыслю через Кострому иттить к Галичу, к Чухломе, дабы злодей вотчину свою вернуть не захотел. А ты, Иване, когда на Кокшенге будешь, вестовой гон так наряди, чтобы от тобя всякий день гонцы были с вестями…

– Ну и конь-то у тобя, – говорил Илейка, насмешливо щуря глаза, – не конь, а корова безрогая…

Иван улыбнулся, а маленький мужичонка в малице и совике[126] с меховым чепцом, из которого добродушно выглядывало его лицо, ответил густым низким голосом:

– А пошто мне другой-то? Я, чай, не из конников княжих. Для меня все олешки деют, а конь – с поля жито возить да сосенок приволочь на дрова по первому снежку. У нас тут, на Кокшенге-то, на олешках ездят, а то и на псах. Зимой-то мы боле по целине ездим, а конь – где ему, не пройдет.

Мужик зачмокал и стал подгонять лошадь. Иван остановил его.

– А отсель, – спросил он, – далеко до града?

– А поедете вниз по Кокшенге, – ответил мужичонка, – и будет один с левой руки, против Вель-градка, верст сорок пять меж ими по просеке. А еще есть просека от Кокшенги с правой руки. Всего верст десять – тамо малый градец. Есть градки и на Куле-реке, под Вель-градком, и на самой Ваге, и дальше к Усть-Ваге.

Мужичонка поехал дальше. Иван приказал полкам съехать на лед Кокшенги и стал передовым своим разъяснять, где какие градки есть. В это время от обоза прискакали конники: один свой, а другой – татарский. Татарин почтительно поклонился великому князю и сказал:

– Будь сто лет здрав, государь. Из яртаульных я царевича Якуба, сына хана Мангутека. Сей часец он к тобе будет.

– Хорошо, – сказал Иван, – пусть царевич Якуб с конниками своими спешит ко мне.

Он задержал дозорных своих и, сказав о прибытии Якуба, велел гнать по Кокшенге-реке до первого градка на левом берегу, но себя врагу не показывать, а, тайно все усмотрев, вернуться к нему с подробным донесением. Пока Иван распоряжался, кому в разведку идти, прискакал к нему с конниками юный Якуб.

– Будь здрав, государь, – сказал он по-русски, – живи сто лет! Государь Василий Васильевич приказал под рукой твоей быть. Я – слуга твой, государь.

Иван приветливо улыбнулся и протянул руку Якубу, сказав:

– Рад тобе, царевич. Будь и ты здрав.

Татарин почтительно поцеловал руку Ивану и продолжал:

– Государь Василий Васильевич приказал: градки и села новгородские за помочь Шемяке не жалеть, а жечь и полон брать.

– А какой дорогой ты пробирался сюды? – спросил Иван у царевича.

– Из Костромы через Тотьму пригнал, – отвечал тот.

– Добре, – молвил Иван. – Яз сам пойду в Вель, ты же, царевич, сожги все градки, что на верховьях Кокшенги, Кулы, Ваги и Пёжмы. Оставишь, где надобно, стражу, а сам с полоном иди ко мне в Вель. Там тобе укажу, куда дальше идти.

Заняв наибольший из всех градков, Вель, что стоит на Ваге-реке при самом устье Вели, Иван остановился в хоромах вдовы сына боярского, Андрея