Два столбика. Две жизни. Старая, с обедами и праздниками в кругу семьи. Суетливыми объятьями матери, равнодушными, хотя, уже нет, рукопожатиями отца, искусственными улыбками Тамары и поддевками Андрея. Достойными претендентками на роль супруги. Хорошими ресторанами и дорогой одеждой.
Сытая, комфортная. Чужая.
Его утрамбовывали в это прокрустово ложе с самого детства. С первого укора за испачканные брючки, с нотной тетради вместо рогатки, с одобренного матерью списка увлечений, друзей. Что в этой жизни было от самого Игоря? Лишь придурь, которую ему позволяли. До сегодняшнего дня.
Он посмотрел на второй столбик, прикидывая, удастся ли сохранить все эти вещи в распорядке Игоря Сазонова любящего сына и продолжателя семейного бизнеса. Сигарета на размышления. Еще одна - вспомнить события последних месяцев. Решение он принял на половине третьей.
Обращение к родителям Игорь писал с филологической скрупулезностью.
Когда он зачитывал вступительную часть с благодарностями за все, Виолетта Георгиевна умилительно вздыхала, а Станислав Владимирович довольно подкручивал пшеничный ус. А вот продолжение их ошарашило. Он готов помогать семейному бизнесу, но не в ущерб своей работе. Готов участвовать в светской жизни, но не в ущерб жизни личной.
И просит с уважением отнестись к его выбору.
Всхлип. Слезы. Нашатырь.
Разочарование в отцовском взгляде.
Резкие слова, занозами засевшие в памяти.
Бегство.
Коньяк и сигареты.
Пустота там, где раньше жило что-то важное.
Больно признавать, что тебя не любят. Точнее, любят, но не тебя.
- Игорь? - голос Серафимы стряхнул пепел воспоминаний.
- Извини. Ты что-то сказала?
- Спросила, - внимательный серый взгляд отразился в зеркале заднего вида, - Какие планы на остаток дня? Прежде чем ответить, он перебросился несколькими фразами с Аргитом.
- Занятие, а потом, - он хотел отговориться тренировкой, работой или подготовкой к командировке, но призрак грядущего вечера в одиночестве подтолкнул быть честным, - не знаю.
Несколько секунд она смотрела на городской этюд в грязных тонах, потом отчего-то перевела взгляд на затылок сидящего впереди Аргита, улыбнулась и решительно заявила:
- Значит, потом будем праздновать.
Не то чтобы он успел хорошо изучить ее за два неполных месяца, но и эта улыбка и интонации в обычно резком голосе, были определенно в новинку. Впрочем, больницы, действительно меняют людей. Особенно после встречи с упырями. Игорь поежился, вспомнив присланную Гаяне фотографию. Нет, такая работа определенно не для его.
А Серафима только пожала плечами и философски хмыкнула: «Бывает и хуже».
- Праздновать что?
Игорь не заметил, как улыбнулся в ответ.
- Что мы живы, - пожала плечами Серафима.
Дом встретил звонким лаем и охами-вздохами. Айн прыгал кузнечиком, одновременно радуясь возвращению хозяев и жалуясь на нерадивого Тему, который выгуливал его мало, только вокруг дома и всегда на поводке. Савелий причитал над отощавшей Серафимой, кланялся Аргиту, что уберег неразумную девку, и немедленно порывался накормить всех, включая любимого барина, пирожками.
Их домовой от волнения напек четыре противня.
Отвлекающим маневром Серафима вручила ему выписки, которые Савелий принялся изучать, водя по строчкам коричневым пальцем, отправила мужчин учиться, забросила в стирку больничные вещи, заварила чашку крепкого кофе и пошла на балкон.
Дым щипал ноздри. Тонкой вуалью повисал перед глазами, добавляя серого в и без того унылый пейзаж за окном.
Квартира дышала привычным сонным спокойствием, бросала под ноги знакомые порожки, изредка гудела трубами, обнимала теплом и родными запахами. Ничего не изменилось.
Серафима прошлась пальцем по гребню на спине керамического цмока Вавельского. Подышала, как в детстве, на окно, глядя, как размывается и тускнеет мир по ту сторону. И вывела на стекле гнущийся лебединой шеей знак вопроса.
