Киен развернулся и непонимающе посмотрел на женщину.
- Здесь, - она похлопала по светлому дивану, - можно читать, телевизор смотреть. А там, - указала лестницу вверх, - спать. Что, неужели не нравится?
Она с расстроенным вздохом опустилась на диван.
- Это, - Киен нахмурился, пытаясь подобрать слова. - Жить Зоя?
- Нет, - она помотала головой, отчего коса, скользнула золотистой рыбкой, -ты. Жить Киен. Тут.
- Я? - он не поверил. - Ты хочешь сказать, эти роскошные покои для меня, женщина?
По ее лицу Киен понял, что от волнения перешел на свой язык. Он тряхнул головой, пытаясь вспомнить нужные слова.
- Я жить? Один?
Чего он ждал?
Что она рассмеется над глупцом, поверившим в невозможное.
Но Зоя только энергично закивала, расцветая своей солнечной улыбкой.
И лишь когда она ушла, оставив ему ключи, телефон, вещи, привезенные из ее дома, и полный холодильник продуктов, Киен, наконец-то поверил.
Тогда он не выходил из квартиры неделю.
Пока Зоя не приехала проведать.
Киен хмыкнул, включая электрочайник. В большую чашку с веселыми одуванчиками упал пакетик заварки и четыре ложки сахара. Подумав, он добавил еще одну и достал из шкафчика коробку с песочным печеньем. В окно заиндевевшими пальцами скреблась декабрьская ночь.
Ноутбук послушно заглотил карту памяти, открывая на экране галерею сегодняшних снимков. Киен пролистнул виды города, несколько весьма удачных макро и остановился на фото Серафиминого двора, схваченного с разных ракурсов. Глеб не соврал, машина сопровождения, торчавшая там в последнее время, исчезла.
Зайти, подняться на этаж, войти в квартиру, взять нужное и уйти.
Проще, чем поймать хромого зайца.
Куда проще, чем забрать меч из гробницы Нуаду - Туата де Дананн принесли в новый мир останки своего короля, сраженного его, Киена, предком.
Он твердо решил: не возьмет из того дома ничего, кроме меча.
Киен, сын Тойры, не вор. И не прикоснулся бы к клинку Серебряной руки, если бы не уговор с Глебом.
Печенье крошилось в руках, а чай был горячим и сладким. Ночью в лесах мира, который он все еще считал своим, Киен скучал по этому. По тихим вечерам за чашкой терпковатого напитка, по вкусу шоколада с мятой, по возможности ходить, высоко держа голову, жить на равных, делать то, что хочется. И Зоиному смеху.
Он улыбнулся, выбирая снимок с рябиной в снежной глазури. Ей понравится.
Серафима приехала домой злая, как раззадоренный тореадором бык. В супермаркете выкупанная в дешевых духах тетка сцепилась с кассиршей, требуя, чтобы ей пробили товар с несуществующей скидкой. От шума зарыдал младенец, застрявший в очереди вместе с матерью, отчего та тут же была подвергнута уничижительной критике. Серафиме, ошалевшей за пять потраченных впустую часов перед монитором, это надоело минуте на седьмой. Она крепко взяла скандалистку под локоть, мазнула перед густо накрашенными глазами удостоверением (частного детектива, но кто там разобрал), и проникновенно пообещала скандалистке статью за нарушение общественного порядка. Тетка удалилась с оскорбленным видом, предварительно швырнув в молоденькую кассиршу палку сырокопченой колбасы. Колбасу Серафима купила. Пригодится.
- Вот она, наша истребительница! - донеслось из кухни. - А ну тащи сюда бранзулетку эту, а то Аргит меня в твою комнату не пустил. И вот не то чтобы я прям так рвался, но твое недоверие, друг, обидно.
Серафима перехватила Айна, сунувшего было нос в пакет с продуктами, погладила, дала облизать озябшие руки. А потом медленно сползла по стене, достала свежий батон, впилась в него зубами и, закрыв глаза, принялась вдумчиво пережевывать.
- Има?
- Нет меня, - из-за набитого рта артикуляция оставляла желать лучшего.
- У-у-у, - звонкий до мигрени голос Максимилиана прозвучал прямо над ухом, - кажется, у кого-то кризис. Ты ее вчера, когда нес, случайно, головой о косяк не приложил?
Серафима открыла глаза, одарила драные джинсы и расписанный под хохлому реглан Макса, злобным взглядом и откусила от батона кусок побольше.
