Кастор стоял у окна и смотрел на улицу.

- Тебе не надо на работу? - очнулась я.

- Нет, сегодня больше не надо, - вздохнув, ответил он.

И меня в своем доме ему совершенно не надо... И я прекрасно понимаю, почему он все-таки согласился быть моим опекуном - по той же причине, по которой привел сюда два дня назад - он слишком ответственный. Вопроса: "Кто, если не я?" - для него даже не существует.

...Так ведь и мне не надо. Разве я одна не проживу?

- Эмансипация. У меня должно быть достаточно денег на счете, чтобы снять жилье.

Кастор холодно пожал плечами.

- Эмансипированным не приходится платить за жилье - если, конечно, их устраивает однокомнатная квартира, которую предоставляет государство. Она входит в гарантированную социальную норму взрослого человека.

О. Это же чудесно. И не нужен мне никто. Если станет скучно, в крайнем случае заведу кошку.

- А что нужно для эмансипации?

Кастор повернулся ко мне.

- Только удостоверение личности и заявление, которое подается в комиссию по делам несовершеннолетних.

Меня передернуло. Впрочем, еще один контакт с этой "душевной" компанией я бы пережила... Но Кастор положил конец зародившейся мечте:

- Уже поздно. Законодательство Нашей Страны не предусматривает возможности эмансипации подопечных. Это выход из родительской семьи, который для тебя уже состоялся.

Я непроизвольно застонала.

- Что же делать?!

Кастор сел за стол напротив меня.

- Зачем?

Он с интересом смотрел прямо в глаза.

Я нервно хмыкнула.

- У тебя на лице написано, что я здесь лишняя.

Кастор улыбнулся краем рта.

- Странно. Раньше мое лицо меня не подводило. На нем должно быть написано, что я не представляю, как быть опекуном шестнадцатилетней девушки. На нем должен быть написан вопрос: зачем вообще опекать человека, который уже повзрослел? Разве что формально.

- Мне почти два года придется прожить в твоем доме.

- Не вижу в этом проблемы.

- А тебя не злит, как с тобой обошлись? Тебе же не оставили выбора!

- Вот еще. Выбор у меня был, и до сих пор есть. А уверенность комиссии в том, что задача решена наилучшим образом... забавна своей наивностью.

Что он делает? Он точно пытается повлиять на мое отношение к ситуации, в которой мы оба оказались, но куда он меня толкает?

Впрочем, скорее не толкает, а пытается удержать - вокруг меня пропасть, и я не знаю, куда шагать, чтобы не свалиться. Паника - вот что я чувствую. А почему? Много ли я потеряла? Много ли места в моей жизни занимала семья, которая даже не знала обо мне самого главного - чем и как я занимаюсь? Почему-то много.

Давид теперь один, ему будет тяжело. Конечно, всем детям-телепатам, растущим без старших братьев и сестер, приходится учиться скрывать от близких полученные в школе навыки, но он-то пока к этому не привык. Он, по натуре очень общительный, каждый день взахлеб рассказывал мне о том новом, что узнал на сеансах. Часто он не мог удержаться и "болтал" во время ужина, а родители не понимали, почему он во время еды корчит рожицы, а я смеюсь...

Как папа с Медеей скажут своему сыну, что меня больше нет?

Кастор протянул руку к навесному шкафчику и достал из него пузатую бутылку с прозрачно-коричневой жидкостью и золотистой этикеткой. Поставил на стол стакан.

- Крепкий алкоголь? - спросила я.

- Не такой уж и крепкий, - ответил Кастор, наливая, - примерно половина максимальной крепости. Традиционный напиток здешних мест. Это тебе.

Ну и ну. До сих пор ничего крепче ягодного вина я не пробовала.

- Вот такой я опекун, - насмешливо пояснил Кастор.

Я выпила - опекуна следует слушаться.