упомянув меч – прозрачно намекнули на поединок? – Дей говорил все быстрее. – Что же, я только за. Наглость уже давно следовало наказать.

– Картер, он же не в себе, – Брикман слегка скривился, поднимая обе руки в успокаивающем жесте.

– Нет Рональд. Мне известно, что господин Блейк не привык работать головой. Но обвиняя дворянина стоит быть готовым…

Широкий, выпуклый лоб Гулда Блейка с отчетливым хрустом врезался в переносицу Дея. Сильные руки схватили за грудки, последовал очередной удар головой. В разные стороны брызнуло мелкими каплями. Еще удар. Картер Дей бессильно повис в руках противника. Брикман кинулся вперед, опрокидывая стул, но прежде, чем он смог оттащить Блейка – тот успел еще трижды впечатать крепкий лоб в красивое, породистое лицо молодого лейтенанта. Теперь напоминающее раздавленный помидор.

Джастин неловко соскочил с деревянной балки. Вогнал в ладонь несколько заноз, но даже не заметил этого. Сомнения в реальности недавней встречи в пещере – отпали окончательно.

На верхней площадке первой северной башни было удивительно тепло, несмотря на моросящий с самого утра дождь. Мелкие, назойливые капли будто зависали в воздухе, создавая полупрозрачную пелену и забираясь во все складки одежды. Но из-за полного отсутствия ветра совершенно не холодили. Такие безветренные дни выпадали не чаще пары раз в месяц. Прямо над отвесной, серой скалой – можно было заметить бледную радугу, будто соскальзывающую с крутого обрыва. Джастин сидел на влажном каменном парапете, положив арбалет на колени и рассуждал. Мать в далеком детстве рассказывала ему, что радуга – это огромный, древний змей, опоясывающий всю землю. И если мужчина коснется его хвоста, то сможет исцелиться от любого недуга, а женщина – начнет рожать исключительно мальчиков. Почему все именно так мать, разумеется, ответить не могла, но каждый раз любовалась мягким течением переливающихся цветов с искренним удовольствием. А один старый аптекарь в Ниме как-то случайно обмолвился, что мистифицировать банальное преломление света, как и прочие обыденные явления – на руку только ярмарочным шарлатанам. И почтенным жрецам, добавил он ядовито улыбнувшись. После этот самый аптекарь проиграл в кости маленькую хрустальную пирамидку. И как не старался выменять ее обратно на картофельный самогон – Джастин ни в какую не соглашался. Представляя как обрадуется мать, когда он привезет ей настоящую чешуйку небесного змея, каждый раз проявляющуюся под лучами солнца. А через месяц, подхватив мерзкую заразу в грязном перевалочном лагере – он был вынужден обменять хрустальную безделушку на средство от кровавого поноса. И по иронии судьбы завшивленный, воняющий кислой капустой старик, развозивший на двухколесной тележке разные снадобья, тоже верил в легенду о небесном змее. И потирая полированные, блестящие грани перешедшей к нему пирамидки – довольно бормотал что-то о жене и долгожданных сыновьях.

Джастин тяжело вздохнул. Вовсе не потому, что его так занимали воспоминания. Положив руку на живот, он в снова постарался переключить внимание с острой рези в пустом желудке, на какие-нибудь отвлеченные рассуждения.

С момента той необычной ночной встречи прошло четыре дня. Четыре долгих, серых, голодных дня. Среди немногих развлечений можно было упомянуть только странные, не всегда понятные проповеди Бенджамина. Джастин стал вспоминать подробности, запомнившиеся мысли и изречения здоровяка. И сам не заметил, как задремал.

Мимо пронесся светлый, полупрозрачный силуэт. Паря прямо над стеной, перелетая от одной башни к другой – словно заглядывал в каждую бойницу. Движениями, напоминающими рывки рыбы под водой, резко перемещался на десятки шагов, затем замирал и снова устремлялся куда-нибудь в сторону. Как будто в поисках кого-то. Джастин опустил глаза. Среди вороха грязной соломы что-то блеснуло. Порыв сырого, холодного ветра закружил мусор вокруг. Раскидывая и перемешивая все, что мог поднять. Из-под соломы показались десятки острых, заржавленных зубов, вырастающих из брусчатки внутреннего двора образуя круг. Капкан. И тот блеск – сколотая грань одного из обломанных шипов. Джастин отпрянул. Сзади клацнуло. Порыжевшие, стальные клыки не достали до ноги с пол дюйма. Осмотревшись, он увидел десятки еле видимых соцветий ржавых лепестков, коварно выглядывающих из-под слежавшейся соломы. Что-то коротко свистнуло прямо над ухом. Инстинктивно пригнувшись, Джастин на мгновение зажмурил глаза. Когда открыл – кругом была ночь. Тесные, длинные коридоры. Низкий, сводчатый потолок нависает прямо над головой. Из ниши в стене вылетела рука с тусклым лезвием, зажатым в кулаке. Клинок соскользнул с металлической пластинки бригантины, пропарывая толстую кожаную основу и впиваясь глубоко в плечо. Боли не было. Но был страх. Было бессилие. Не заслониться от нового удара. Не ударить в ответ. Руки тяжелы и неуклюжи, ноги оказываются ступать вперед, тело не повинуется. Джастин с силой зажмурил глаза.

Открыв – оказался на вершине воющей башни. Спиной к нему, оперевшись руками о каменный парапет стоял капитан. Он тяжело дышал. Массивные наплечники гномьих лат поднимались и опускались под истлевшей, разодранной мантией. У его ног лежал окровавленный топор. В правой руке, обмотав предплечье, виднелась связка пеньковых веревок, свисавших далеко вниз.

– Нет! Права! На милосердие! – заорал Ботрайт своим жутким голосом.

Огромная стая ворон крича и хлопая крыльями черным водопадом обрушилась из низких грозовых туч. Блеснувший влажным отсветом клюв – впился в глазное яблоко. Мир вокруг лопнул, словно расколотая яичная скорлупа.

В звенящей пустоте всплыло бледное пятно. Удлиняясь и подергиваясь приблизилось, превращаясь в развевающееся на ветру, треугольное знамя. Золотые колосья на белом поле. Где-то внизу нарастал, усиливаясь и переливаясь сотнями резких звуков, знакомый гул. Будто огромные волны осколков накатывались на каменные глыбы. В нос шибанул удушливый, едкий дух горящей смолы. С тошнотворными, сладковатыми нотками человечины. Пальца до боли врезались в острый выступ стены. Держаться, держаться из последних сил. Пусть даже зубами. Запястье обхватила огромная, сильная рука. Потянула