восприятии человека в качестве друга или возлюбленного, что влечет за собой эмоциональную привязанность и ощущение близости. Но как только в отношениях возникают разногласия или случается ссора, воображаемый образ «друга» может тут же исчезнуть из вашего сознания. А вместо чувства любви и заботы появится ненависть. Стало быть, отношения, существующие благодаря привязанности, парадоксальным образом приводят к ненависти.

Но существует и другая разновидность отношений, в которых нет подобной привязанности. Зато в них содержится подлинное сострадание, не имеющее ничего общего с собственнической привязанностью. Истинное сострадание исходит из того факта, что всем людям присуще стремление к счастью и желание избежать страданий. И все без исключения люди имеют естественное право воплотить в жизнь эти стремления. Осознавая этот постулат, вы укрепляете и преумножаете чувство общности и близости с другими людьми. Оно, в свою очередь, становится фундаментом для подлинного сострадания, которое не позволяет делить окружающих на друзей и врагов. Следовательно, с его помощью можно достичь любви и взаимопонимания в отношениях с кем бы то ни было. В этом смысл истинного сострадания.

Таким образом, очень важно уметь различать две разновидности сострадания и воспитывать в себе истинное сострадание. Например, в любом браке присутствует эмоциональная привязанность. Но я считаю, что брак невозможен без истинного сострадания, основа которого — взаимное уважение двух людей. Одна эмоциональная привязанность без сострадания делает брак нестабильным и недолговечным.

Воспитание подлинного сострадания, более универсального и не зависящего от личных эмоций и ощущений, показалось мне трудновыполнимой задачей. Задумавшись и будто бы размышляя вслух, я произнес:

— Любовь, сострадание — все эти чувства крайне субъективны. Эмоции, свидетельствующие об «истинной» любви и сострадании, вряд ли будут отличаться в том случае, если они укажут на чувство, «замутненное привязанностью». В обоих случаях человек будет чувствовать и реагировать одинаково. Почему же так важно учитывать это различие?

Далай-дама решительным тоном ответил:

— Во-первых, я полагаю, что существуют различия между истинной любовью, или состраданием, и любовью, основанной на привязанности. Это отнюдь не одно и то же. Подлинное сострадание гораздо сильнее и глубже. К тому же истинные любовь и сострадание более надежны и крепки. Так, при виде страдающего животного, например рыбы, попавшейся на крючок, вы можете почувствовать, что ее страдания невыносимы для вас Это чувство основано не на связи с конкретным животным и не на мысли: «О, это животное — мой друг». Ваше сострадание в данном случае основано просто на том, что это существо, так же как и вы, может чувствовать боль и имеет право ее не испытывать. Такая разновидность сострадания, не имеющая ничего общего с желанием или привязанностью, представляется мне гораздо более правильной и устойчивой.

Продолжая размышлять о природе сострадания, я сказал:

— В примере с рыбой вы затронули очень важный момент — ощущение непереносимости чужой боли.

— Да, — согласился Далай-лама. — В некотором смысле сострадание можно представить как чувство, возникающее из-за того, что человеку невыносимо видеть страдания людей или других живых существ. Для того чтобы развить в себе это чувство, вначале необходимо научиться понимать серьезность и глубину чужих страданий. Поэтому, на мой взгляд, чем ближе человек знаком со страданием, тем сильнее в нем развито сочувствие.

— Я полностью поддерживаю эту точку зрения. Сострадание по определению предполагает умение открыться чужим страданиям, разделить их. Но тогда возникает вопрос: откуда в нас появляется желание разделить чужие страдания, если мы с трудом переносим собственные? Большинство из нас готовы на многое, лишь бы избежать боли и страданий, почему же тогда мы сознательно принимаем на себя чужие страдания?

Далай-лама уверенно заявил:

— Я считаю, что есть значительная разница между нашим собственным страданием и тем чувством, которое возникает в нас, когда мы сопереживаем другим.

Он прервал свою речь и, как мне показалось, задумался над более понятной для меня формулировкой его мысли.

— Когда вы думаете о своем страдании, вы не можете думать ни о чем другом. Страдание ложится на вас тяжким бременем, давит, заставляет ощущать свою беспомощность. Оно парализует вас и повергает в оцепенение.

Когда же речь идет о сострадании, вы также можете вначале испытывать определенный дискомфорт, ощущение непереносимости чужого страдания. Однако это уже иное чувство: в вас посыпается активность и решимость, так как вы сознательно и добровольно принимаете на себя чужое страдание во имя высшей цели. Здесь возникает ощущение единства, желание сблизиться с другим человеком, чувство свежести и энергичности, а не ощущение застоя и беспомощности. Нечто подобное происходит со спортсменом. Во время напряженных тренировок он вынужден проходить через страдания — работать на износ, потеть, напрягаться, испытывать боль. Однако спортсмену это не в тягость, ведь только так он может реализовать себя, добиться результата и получить удовлетворение от своей профессии. Но если его заставить выполнять какую-то другую физическую работу, никак не связанную с его тренировочным процессом, он подумает: «Почему на мою долю выпала эта пытка?» Очень многое зависит от внутреннего настроя.

Аргументы, высказанные Его Святейшеством, прозвучали настолько убедительно, что я снова поверил в возможность избавления от страданий.

— Вы упомянули, что первый этап в воспитании сострадания — научиться осознавать силу чужого страдания. Существуют ли какие-нибудь другие буддийские техники развития сострадания?

— Да. К примеру, в буддизме Махаяны существуют две основные техники развития сострадания. Они известны как «семичастный причинно-