другие. У них нет того, что называется ощущением постоянства объектов: объекты для них существуют не сами по себе, а только во взаимодействии с ними. Так, ребенок, держащий погремушку, рассматривает ее как часть себя; когда ее отбирают и уносят, в его представлении она перестает существовать.

Мозг новорожденного еще не полностью «запрограммирован», но по мере роста ребенка он развивается, поскольку отношения ребенка с миром усложняются, и он постепенно учится идентифицировать себя, противопоставляя себя другим. Вместе с этим развивается навык различения, а затем и способность чувствовать пределы самого себя. Формирование личности, безусловно, продолжается все детство и занимает значительную часть подросткового периода. Восприятие человеком самого себя формируется с помощью представлений, которые складываются в результате взаимодействий с другими людьми и миром вокруг С возрастом усложняются и эти восприятия, и внутренняя структура психики.

Но какая-то часть нашего Я может по-прежнему стремиться к тому состоянию блаженства, в котором еще нет чувства оторванности от других. Многие современные психологи считают, что это раннее ощущение общности является неотъемлемой частью подсознания; оно отвечает за наши бессознательные интимные фантазии в более зрелом возрасте. Так же, по мнению ученых, ощущение слияния с любимым человеком, которым характеризуется влюбленность, является отголоском единения с матерью в раннем детстве. Оно воссоздает то ни с чем не сравнимое волшебное состояние всемогущества, в котором человек не ощущает своих пределов.

Неудивительно, что стремление к романтической любви настолько распространено. Почему же Далай-лама так убежден в негативном характере этого вида близости?

Я предположил, что тяга к романтической любви связана с более общей проблемой стремления к счастью и нахождения возможных источников этого счастья. Мне сразу вспомнился один из моих бывших пациентов, Дэвид. Ему было 34 года, он работал ландшафтным дизайнером. Этот молодой человек вошел в мой кабинет с классическими симптомами глубокой клинической депрессии. Он рассказал, что до депрессии его могли довести постоянные стрессы на работе, но, как он сам заявил, эта депрессия «появилась словно ниоткуда». Мы обсудили возможность приема антидепрессантов, которые он считал наилучшим средством, и я назначил ему обычный для таких случаев препарат. Лечение шло успешно, уже через три недели симптомы депрессии почти исчезли, и он смог вернуться к полноценной жизни. Тщательно изучив его случай, я пришел к выводу, что в дополнение к глубокой депрессии он также страдал от дистимии — хронической депрессии, которая обычно не так ярко выражена и может длиться годами. После того как мне удалось избавить его от глубокой депрессии, мы попытались проанализировать его прошлое, чтобы понять глубинные причины его многолетних страданий.

Несколько сеансов спустя Дэвид появился в моем кабинете в необычайно приподнятом настроении. «Я чувствую себя превосходно, — сказал он мне. — Мне уже много лет не было так хорошо!»

Я сразу подумал о том, что его нервное расстройство, возможно, вступает в маниакальную фазу. Но это было не так.

«Я влюбился! — заявил он. — Это случилось неделю назад. Я встретил ее на объекте, где сейчас работаю. Она самая прекрасная девушка из всех, кого я когда-либо видел… На минувшей неделе мы чуть ли не каждый вечер ходили на свидание, и у меня такое ощущение, что мы как будто созданы друг для друга. Я до сих пор не могу в это поверить! Я несколько лет ни с кем не встречался и уже было начал думать, что так и не найду себе пару, и вдруг, откуда ни возьмись, появляется она».

Дэвид посвятил большую часть нашего сеанса описанию примечательных достоинств, которыми обладала его новая девушка. «Я думаю, что мы идеально подходим друг другу. И дело не только в сексе. Мы увлекаемся одним и тем же, и мы настолько похоже мыслим, что меня это даже пугает. Конечно, я смотрю на вещи трезво и осознаю, что никто не безупречен… Вот, к примеру, вчера вечером мне пришлось слегка поволноваться из-за нее. У меня возникло впечатление, что она немного флиртовала с другими парнями в клубе, где мы были… Но к тому моменту мы оба уже успели изрядно выпить, и она, кажется, просто решила развлечься. Позже мы поговорили об этом и все уладили».

Неделю спустя Дэвид заглянул ко мне, чтобы сообщить о том, что он решил прервать курс терапии. «Мои дела идут просто великолепно, я даже не знаю, о каких проблемах мне говорить по ходу сеанса, — объяснил он. — От моей депрессии не осталось и следа, я сплю как младенец, на работе все отлично, у меня есть прекрасная девушка, отношения с которой становятся лучше день ото дня. Я думаю, что эти сеансы помогли мне, но в данный момент бессмысленно продолжать тратить свои деньги, если мне даже не о чем рассказать».

Я ответил, что счастлив видеть его в бодром расположении духа, но поспешил напомнить о том, что мы еще только начали выяснять возможные причины его хронической дистимии. Тем временем в моей голове начали всплывать расхожие психиатрические термины вроде «сопротивления» и «защиты».

Мои уговоры на него не подействовали. «Быть может, мне когда-нибудь еще захочется вернуться и все выяснить, — ответил он, — но мне и вправду кажется, что все мои проблемы были из-за одиночества, ощущения того, что мне не хватает кого-то, с кем я мог бы поделиться своими мыслями. Но теперь у меня есть такой человек».

Он был непоколебим в намерении прекратить терапию в тот же день. Я оставил кое-какие рекомендации по графику приема лекарств для его семейного врача, затем мы провели заключительное занятие, и я проводил его со словами, что моя дверь всегда открыта для него.

Несколько месяцев спустя Дэвид вновь появился на пороге моего кабинета.

«Я так несчастен, — сказал он удрученно. — В нашу последнюю встречу все шло так хорошо. Я искренне считал, что встретил женщину своей мечты. Я даже подумывал о свадьбе. Однако чем больше я старался сблизиться с ней, тем сильнее она отдалялась. В конце концов она бросила меня.