— Тогда отгони сразу, — попросила Лика и сладко потянулась. — Мне, пожалуй, лучше тоже по пустым дорогам ехать.

— Вы там только не встретьтесь, — рассмеялся Рон и встал за курткой.

— Сам там ни с кем не встреться, — фыркнула я и, попрощавшись с остальными, подхватила полегчавший рюкзак.

Но пустым дорогам не суждено было меня дождаться.

Третьим рядом на парковке, перекрыв выезд уже мне, стоял полицейский автофлакс. Возле него, подпирая пятой точкой неуставно грязный капот, стоял хмурый Таррет и дымил как паровоз. Гейл, как обычно, невозмутимой статуей возвышался рядом. Рино не было. Да и не ожидала я его увидеть, если честно. Это же не он был второй стороной договора о неразглашении…

— Госпожа Кэнвилл, — мрачно кивнул Таррет и затушил сигарету о капот. — Мы как раз собирались подниматься. Вам придется пройти с нами.

Я сглотнула, поправила рюкзак и на всякий случай созналась:

— Это не я.

— Боюсь, госпожа Кэнвилл, мы должны доставить вас в участок и предоставить местной полиции разбираться, — предельно честно сообщил Гейл.

— Кейли? — Рон настороженно переводил взгляд с одного следователя на другого и явно не знал, что делать.

— Все в порядке, — снова соврала я. — Езжай домой. Можно мне хотя бы отогнать автофлакс? А то Лика не выедет.

— Давайте ключи, я сам отгоню, — сказал Таррет и уверенно протянул руку.

Я молча отдала ему брелок и полезла в полицейский автофлакс, пока в ход не пошли другие средства задержания. Руки тряслись, и я еще долго не могла пристегнуться, а уж избавиться от мысли о том, что меня кто-то крупно подставил, не удалось вовсе.

В камере предварительного задержания, помимо меня, сидела только хмурая женщина в грязном пальто и ее запах, под который, по совести, следовало выделить отдельное помещение. Четвертую стену камере заменяла частая решетка, за которой виднелся узкий коридор и плохо застекленное окно в основной зал полицейского участка, где непрерывно сновали люди в форме, постоянно звонили телефоны и царила непомерная суматоха. Наблюдать за ней мне быстро надоело. Сокамернице быстро надоела я — да она и не собиралась, в общем-то, идти на контакт, предпочитая выспаться впрок в сухости и тепле.

Через полчаса я выяснила, что в решетке тридцать четыре прута, от стены до стены — семь шагов, а единственное окошко высоко под потолком выходит на оживленную улицу. Но пялиться на стоячую автофлаксовую пробку было еще скучнее, чем на рабочий опенспейс.

На кой ляд было запирать меня здесь, когда я всячески демонстрировала готовность к сотрудничеству и даже не попыталась сбежать прямо из космопорта, где это было гораздо проще, я не понимала. Общаться со мной тоже никто не спешил.

Через час в участок быстрым шагом вошел еще один мужчина, одетый вместо формы в какой-то черный траурный костюм, и все засуетились вдвое активнее. Я отвлеклась от изучения крайне познавательных надписей на стене (и заодно от желания присовокупить пару слов от себя) и с интересом уставилась на картину маслом «Начальство приехало».

Начальство посовещалось с трепещущей группкой следователей и, в свою очередь, с не меньшим интересом высунулось в коридор.

— Госпожа Кейли Кэнвилл? — уточнило начальство поразительно приятным для такой наглой рожи баритоном. Я начинала ненавидеть этот вопрос, но, тем не менее, подошла к решетке и честно призналась:

— Это я.

— Как же это Вас угораздило? — удивленно покачал светловолосой головой мужчина, так и не потрудившись представиться.

За последние четыре дня, впрочем, такая манера общения перестала меня удивлять.

— Я не нарушала договор, если вы об этом, — буркнула я. — И сама не понимаю, как меня угораздило здесь оказаться. Вот и помогай после этого спецкорпусу в поисках!

— Вас выпустят в течение четверти часа, — неожиданно объявил незнакомец. — Я сожалею, что Вам пришлось это пережить, госпожа Кэнвилл. Ваша помощь была неоценима, и я от имени ирейской короны выражаю Вам благодарность.

— Выпустят? — растерялась я, благополучно пропустив мимо ушей все извинения и благодарности. — Вот так просто? Зачем тогда меня вообще сюда