Когда я спустилась на завтрак, то надо же… Сюрприз!

От запаха бекона, который я так жаждала еще полчаса назад, я пулей вылетела из-за стола.

— Убрать его с твоей тарелки? — крикнул Алекс из столовой.

— И быстрее, — прохрипела я.

Итак, я осталась без бекона и кофе. Маленькая детка внутри меня, не отбирай хотя бы орехи, пожалуйста.

Я села за стол и хлебнула кислого апельсинового сока. Стало чуть легче.

— Это токсикоз, — сказал Алекс, — и ученые до сих пор не могут объяснить его механизм.

— Вот же бездельники, — проворчала я.

— Он, обычно, заканчивается ко второму триместру.

— Обычно? — повторила я с ужасом. — А может, не закончиться?!

— Да, и это плохая новость. Хорошая в том, что на протяжение всей беременности он бывает редко. И что у тебя это пока только в первый раз, и больше может не повториться.

— Спасибо, гугл.

Алекс стрельнул глазами в мою сторону.

— Не смей переименовывать меня в записной книжке.

— А ведь я даже не думала об этом, пока ты не сказал… — протянула я, ковыряя вилкой еду. — Так мне надо утром есть крекеры прямо в постели?

— Да, не вставая. Пишут, что это помогает.

— А орехи?

— Нужно пробовать. Каждому помогает что-то свое.

Я протянула руку через стол и сжала его пальцы.

— Спасибо.

— Не за что. Я очень стараюсь помочь, но, черт, мне не понять и десятой доли всего, что ты чувствуешь.

— Мое тело уже меняется, Алекс, — прошептала я неожиданно для самой себя. — А что будет дальше? Сейчас ведь только… самое начало!

— У тебя примерно пятая неделя. Беременность исчисляют в неделях от первого дня цикла. А тело… Оно должно измениться, иначе ты не сможешь родить и выносить. И нормально, что тебя это пугает.

— Пугает? — повторила я. — Да я в ужасе! И пока меня будет тут разносить вширь или я буду блевать, обнимаясь с унитазом, ты будешь без футболки рассекать на съемочной площадке верхом на байке!

— И каждую долбанную минуту думать о тебе. Кстати, чаще всего меня будут мутузить, как грушу, на этой площадке. Это же боевик.

— Там будет эта… — я пощелкала пальцами. — Я видела сцену у тебя в финале, как ты ее заставляешь лечь грудью на этот самый байк…

— Джессика Браун?

— Она самая! Эту сцену тоже будут снимать с твоим дублером? Что ты так улыбаешься?

— Никогда не видел еще, чтобы ты ревновала. Ты такая воинственная с вилкой в одной руке и круассаном в другой.

— Алекс, — сказала я, медленно откладывая вилку в сторону, — это вообще-то серьезный разговор.

— Я весь во внимании. Что ты спрашивала? Кто будет нагибать Джессику Браун над байком? Ну, я буду. Я ведь главный актер. А именно этим главные актеры и занимаются. Такое важное дело нельзя поручать другим. Может, мне потом еще и «Оскар» дадут, за лучший недотрах на публике. Ради меня даже введут такую номинацию.

— Ладно, — вздохнула я, кусая губы, чтобы не расхохотаться. — Что-то я и правда перегнула палку. Я вообще-то не ревнивая.

— Когда я играл с Оливией, ты злилась? — спросил он.

— Ни капли.

— И сейчас не надо, детка. Какие бы формы ни были у Джессики, мне нравятся твои. И я всегда хочу прокатить на байке именно тебя, запомни это.

— Только это будет не скоро, Алекс.

— Мы вроде никуда не спешим, — улыбнулся он. — Я сейчас хотел съездить в посольство. И нам должны привезти детей сегодня, помнишь?

— Да. Сейчас я отдышусь и пойду одеваться для посольства.

— Не нужно, я поеду сам.

— Сам? Но это же мои документы. Мой развод.

— Посмотрим, что я смогу сделать сам. Если ничего не выйдет, поедем вместе. Договорились?

— Ладно, — протянула я.