чувствительной, какой была еще в свои юные годы, но имела на то веские основания. У нее был сын-аутист, который уже почти вырос, – и кто знает, что случится с ним после школы-интерната в Вермонте, где он жил большую часть года? Еще у нее была бурная, необычная, трудная семейная история. Жюль была рядом с Эш в самые значимые для нее моменты и знала, как Эш страдает.

Однако сейчас, в этот вечер, когда Жюль с Деннисом читали последнее рождественское письмо, в голове у Жюль вереницами пробегали завистливые мысли, утихающие не так быстро, как ей бы хотелось. Спать они с Деннисом улеглись рано, а присланная Итаном открытка с волхвами торчала на батарее. Всю зиму отопление в квартире было либо слишком интенсивным, либо скудным. Эта ночь выдалась зябкой, и они лежали рядом, муж обхватил ее массивными руками, все же не дававшими достаточного тепла. Она обнимала его и, наверное, тоже не вполне согревала. Вдали от них, в камине на колорадском ранчо, пылал, разгораясь, огонь.

Через полтора года после того, как Деннис Бойд впервые впал в серьезную депрессию, они с Жюль Хэндлер встретились поздней осенью 1981 года на вечеринке. В том сентябре она переехала в город после колледжа, надеясь стать актрисой – комедийной, «характерной», чему способствовали ее рыжеватые волосы. Она, впрочем, знала, что идя по стопам Люсиль Болл, точно ее не превзойдет. Им с друзьями и в голову не приходило, что могут случаться такие вещи, как депрессии. Вместо этого они думали о своих временных работах, прослушиваниях, магистратурах, о том, как подыскать квартиру со стабильной арендной платой, и о том, считается ли отношениями, если переспишь с кем-нибудь дважды. Они постигали мир опытным путем, а душевная болезнь к числу таких экспериментов не относилась. Хотя всех их знакомых наверняка можно было назвать слегка чокнутыми, в серьезную депрессию никто из них ни разу не впадал. Жюль была слишком наивной, чтобы многое знать о психическом расстройстве, если только оно не представало перед ней в буйном, улично-агрессивном мужском обличье или в форме предельного женского отчаяния, как у Сильвии Плат. Любые другие проявления до нее совершенно не доходили.

Изадора Топфельдт, устроившая вечеринку, предварительно немного рассказала о Деннисе Бойде, но о его депрессии не упомянула. Называя людей, которые придут к ней в гости, она сказала Жюль:

– Ах да, еще мой сосед снизу Деннис Бойд. Помнишь, я тебе о нем говорила?

– Нет.

– Ну как же. Деннис. Старина Деннис, – Изадора чуть выпятила челюсть и развела руками, изображая его. – Такой большой бородатый парень с густыми черными волосами. Он нормальный, понимаешь?

– Нормальный? В каком смысле?

– Ну, вот мы с тобой и большинство наших знакомых ненормальные, а Деннис не такой. Даже имя возьми: Деннис Бойд. Как брусья рядком. Деннис. Бойд. Кого угодно на свете могут так звать. Он как… ну просто парень. Не имеет никакого отношения к искусству, и этим отличается от тех, кого мы знаем и любим. У него временная работа в клинике, на звонки отвечает. Понятия не имеет, чем хочет заниматься в жизни, но уж точно не расписывать Сикстинскую капеллу. В общем, не творческий человек. Он из Метачена, это в Нью-Джерси, работяга такой, «весь из скобяной лавки» – так он, по-моему, говорил дословно. А поступил в Ратгерский университет. Играет в парке с друзьями в тачбол, – добавила Изадора, как будто это была экзотическая подробность.

– С твоих слов просто очаровашка получается. Зачем ты его пригласила?

Изадора пожала плечами.

– Мне он нравится, – сказала она. – Знаешь, на кого он похож на самом деле? На молодого копа.

Здание, в котором соседствовали Изадора Топфельдт и Деннис Бойд, представляло собой узкий многоквартирный дом без лифта в западной части 85-й улицы, рядом с Амстердам-авеню. Тогда, в начале восьмидесятых, этот квартал еще считался сомнительным. Любой житель Верхнего Вест-Сайда в те годы непременно рассказывал, как его по крайней мере однажды ограбили или чуть было не ограбили, – это был своего рода переходный обряд, посвящение. Изадора разговаривала со своим соседом Деннисом у почтовых ящиков, пару раз они пили кофе в ее квартире, в которой, в отличие от квартир большинства их знакомых, был настоящий обеденный стол, прислоненный к стене единственной комнаты, с опускающейся доской, которую Изадора собиралась поднять к приходу гостей. Недавно вечером после совместно распитой бутылки теплого розового вина Деннис сдержанно поведал Изадоре, что случилось с ним в колледже; и хотя Изадора любила посплетничать, она не пересказала эту историю о его депрессии и госпитализации ни Жюль, ни кому-то еще из гостей, потому что, как объяснила позднее, это было бы нечестно по отношению к нему.

В тот год Жюль окончила университет штата в Баффало и, проведя лето с матерью в Хеквилле, где все оставалось таким же, как всегда, но кое-что слегка изменилось – семейный итальянский ресторан превратился в маникюрный салон, та же участь постигла и «Дресс-коттедж», а обитавшая по соседству чета Ванчиков умерла от последовавших друг за другом сердечных приступов, и дом их был продан иранской семье, – и нашла себе чрезвычайно дешевую квартиру-студию в Вест-Виллидже. Здание, похоже, было пожароопасным, зато находилось в городе. Наконец-то она могла сказать, что живет здесь, в месте, где жили все ее друзья из «Лесного духа», когда она с ними только познакомилась. Теперь она от них ничем не отличалась.

Эш с Итаном жили в противоположном конце города, в Ист-Виллидже, и их собственная квартира-студия – первая квартира, в которой они жили вместе, – была ничуть не лучше, чем у нее. Там имелся работающий камин, но единственная комната была крошечной, с кроватью-чердаком и чертежным столом под ней. Все они жили своей жизнью в скромных квартирках, как оно всегда и получалось сразу после учебы. Жюль не стыдилась своей убогой