Горгоны синхронно взмыли, развернулись в воздухе. Тот вертолет, что по центру, вдруг клюнул носом, на мгновение застыл и камнем полетел вниз. Вслед за ним обрушились фланговые.
Вот и все, запоздало понял Артем. Он знал, что надо метнуться в сторону, убраться, уберечься от десятка тонн падающего металла. Знал. Но рефлекса сохранения жизни, того, что рождает страх, у Артема не было. Среагировал он слишком поздно.
С минуту, закрыв ладонями рот, чтобы не заорать от горя, Инга стояла недвижно. Затем медленно, очень медленно пошла прочь. Она брела, куда глядели глаза, на ходу утирая слезы с лица.
Вновь уцелела, сбивчиво думала она. Вновь осталась одна. Едва не поверила, что рядом будет такой же, как она. Бесстрашный. И вот…
Надо жить дальше. Хотя… что значит «жить»? Она же свидетель, от свидетелей принято избавляться. Плевать!
Бекетов ждал на той же поляне с высокой, по пояс, травой. Инга не помнила, как до нее добралась.
– Что? Что там случилось? – бросился к ней капитан ФСБ.
– Там? – машинально переспросила Инга. – Там погиб мой жених.
– Сочувствую. Но меня интересует…
– Горгоны, – выдавила из себя Инга. – Он пытался предупредить вертолетчиков, кричал, что эти твари бессмертны. Не помню, кто это такие. Посмотрите в словарях.
Опустив голову, она побрела к реке.
Бекетов пристально глядел ей в спину. Двое сотрудников приблизились, встали по сторонам.
– Убрать? – тихо спросил один.
Бекетов колебался. Его догадки подтвердились, отработанный материал больше не нужен. И все же… Жалко мне, что ли, эту убогую, с удивлением подумал капитан.
– Не надо, – сказал он вслух. – Она, может, еще понадобится, когда начнем искать с тварями общий язык. Пускай болтает, ей никто не поверит.
Инга обернулась.
– Что ж не стреляете? – бесстрастно спросила она. – Ладно, как хотите. Позвоните тогда в Красноярск. Пусть мне возьмут билет до Москвы. И вот что, я решила… Неважно. Пускай приведут Шамиля – я забираю его с собой.
Лариса Львова
Ешкин Род
Сначала Ешка услышала звуки, будто рядом с ней билось чье-то громадное сердце. Потом глухие удары переросли в ритмичное содроганье земли, которой когда-то засыпали Ешку. С надсадным хряпом лопнули корни, опутавшие, пронзившие ее тело. Зашевелился язык, вытолкнул изо рта печать – политую воском тряпку. Заныли, срастаясь, переломанные кости.
Ешка попробовала шевельнуться. Получилось. Земля больше не давила, не сковывала, не мешала двигаться. Только деревянный кол, вбитый в грудь, не давал приподняться. Ешка обхватила его хлипкими ладонями, потянула. Извиваясь под полуистлевшей тканью, щекоча соски и живот, из раны поползли черви.
Кожа помнила форму каждого подземного жителя: одни гладкие, в слизи, другие – с жесткими щетинками. Но хуже всего были жужелицы с их рвущими жвалами. А уж твари, которые откладывали яйца в ее нутре… Сколько же времени они глодали плоть, тянули жидкость, которая сочилась из нее?
Ешка устала бороться с колом и затихла.
А подземные толчки все не прекращались. Неведомая сила звала, тревожила, заставляла обернуться тугими жгутами размякшие, ставшие жировоском мускулы.
Ешка все-таки вырвала кол. Ввинчиваясь в слои земли, поползла наверх, навстречу звукам. Пробила костяшками пальцев слой дерна, разорвала спутанные в войлок корешки трав, расшвыряла тяжелые куски и выбралась.
Задрала к небу голову. Луна нежно коснулась обнаженной лобной кости, сморщенных коричневых глаз со сжатым в щель зрачком, погладила скулы.
Теперь Ешка смогла видеть.
Ночная просинь заливала мир. Жестяной гладью блестело озеро. Мокрые от росы травы и листья осин бликовали, перемигивались с полным диском на звездном небе.
Ешка оглядела руки – темная, иссиня-багровая, облупившаяся на суставах кожа становилась белой, светящейся, затягивала высунувшиеся кое-где косточки; загнутые вовнутрь черные ногти укорачивались, выравнивались.
А через миг возле ямы стояла прежняя Ешка, полуночница, и ловила звуки, которые подняли ее из проклятой могилы.
Ешка беззвучно рассмеялась. В темноте свернули белейшие зубы. Нашел кто-то потерянный ею бубен! Вызвал к жизни. Повернул время вспять.
Полуночница вдохнула призрачное свечение ночного мира и озерную влагу, которой было пропитано все вокруг.
