— Не рисковать, — согласился Хан, каким-то голодным взглядом глядя на меня. — Предлагаю тебе остаться. Тут две комнаты, я переночую на диване.

Ой, что-то мне сердце, душа, почки и прочие органы подсказывают, что на диване он не останется.

— Я не могу оставить бабушку одну.

— Попроси ее переночевать у матери. Там охрана и безопасно.

— Отличная идея, заодно и я туда поеду.

— И подвергнешь их опасности? — прищурился Хан. — Ева, а ты не думаешь, что эти мерзавцы наметили тебя следующей жертвой?

Думала, еще как думала. Только зачем он это произнес вслух? У меня мигом заледенели пальцы на руках, а волосы едва не встали дыбом. Я не истеричка, но когда вокруг убивают людей, поневоле станешь вздрагивать от малейшего звука.

— Предлагаешь подвергнуть опасности тебя?

— Поверь, здесь ты в полной безопасности. От чего бы то ни было.

— Даже от предменструального синдрома? — вырвалось у меня невольно. Хан пару секунд ошарашенно смотрел на меня, а потом расхохотался. От души. Словно скидывал скопившееся за день напряжение.

— От него не охраняют, Ева, от него избавляют.

— О, еще один умный.

— Первая начала, — все еще широко улыбался он, а потом, без всякого перехода, произнес: — Теперь-то ты веришь, что мы с Ирен не настоящая пара? И больше всего хотим разорвать помолвку.

Я замялась. С одной стороны, после слов Ирен о Берте вся злость на Хана улетучилась. И даже стало жалко их обоих. Надо же было так вляпаться! По мне, так это ужасно — жить в браке с нелюбимым человеком. Вдвойне ужасно, если ты к нему относишься как к брату.

Но с другой стороны, они все равно помолвлены. И от этого никуда не денешься. Я плохо поняла, что там происходит в их семьях, но судя по всему — помолвку так просто не разорвешь.

— Опять задумалась, — послышался голос стоявшего рядом Хана. — Кажется, тебя надо срочно приводить в себя?

Я хотела возразить, мол, не надо никого никуда приводить. Но мне не дали и слова вставить. Обхватили ладонями лицо и поцеловали так, словно ждали этого много лет. С такой жадностью и таким напором, что перехватило дыхание, а ноги ослабли, как у героини обычного любовного романа. Пришлось обхватить Хана за шею, чтобы не упасть. Хотя о чем это я? Меня поддерживали: осторожно, но так крепко, что не было смысла вырываться.

Кажется, мы целовались долго. Так долго, что мои губы успели чуть распухнуть и начали побаливать. А в животе уже расцветало самое настоящее пламя: мягкое, проникающее в каждую клеточку тела и рождающее темное и тягучее, как дикий мед, желание.

— Ты станешь моим проклятьем, Ева, — сообщил Хан хриплым голосом, прервав поцелуй.

— Так оригинально мне о симпатии еще не заявляли, — сообщила я, пытаясь заново научиться дышать. Что-то со мной происходило: не хватало воздуха. А тот, что был, казался густым и словно раскаленным.

— Оригинальной девушке и признание требуется необычное.

— Пошлый комплимент…

— Вечно ты всем недовольна.

Мы шепотом обменивались репликами, прижимаясь лбами друг к другу. Я чувствовала на своей щеке горячее дыхание Хана. Под моей ладонью его сердце стучало все быстрее. Да и мое тоже билось так, будто пыталось вырваться на волю.

Как быстро негодование может смениться на совсем иные эмоции. Они копились внутри и грозили разорвать на части. Если мы хоть что-нибудь не сделаем.

Хан медленно провел ладонью по спине сверху вниз, и меня обожгло прикосновением даже сквозь ткань рубашки.

— Не отпущу, — послышался хриплый шепот. Это Хан наклонился и чуть прикусил мочку уха, отчего внизу живота вдруг сладко сдавило. И правда ведь не отпустит, мелькнула мысль. Я попалась в ловушку. Такую нежную, но необычайно крепкую.

И почему-то из нее не хочется вырываться.

Я запрокинула голову и потянулась, возвращая поцелуй. Не менее горячий, чем первый. Пальцы перебирали густые короткие волосы на его затылке, отчего Хан издал глухой полурык-полустон прямо мне в губы. И сильнее сдавил в объятиях, приподнял и потащил куда-то.

Как оказалось, в спальню. Где огромная постель манила разворошенным бельем темно-бордового цвета. Где задернутые тяжелые портьеры создавали иллюзию полумрака. А на белоснежном ковре валялся мужской ремень с тяжелой пряжкой. Все это я заметила лишь мельком — меня аккуратно уложили на кровать.

Интересно, что Хан как-то не рвался раздевать. Он замер, нависнув и упершись одной рукой в жесткий матрас. А кончиками пальцев второй медленно провел по моему телу: от шеи до середины бедра. Прикоснулся к застежке на брюках и вдруг резко ее расстегнул. Я аж вздрогнула и приподняла голову.