негромко, как ему казалось, спросил у сидящего на станине покосившейся сорокапятки Бобышева, у ног которого лежал один из пяти последних унитаров:
– Ну что, Вань, похоже, отбились?
На самом деле эти слова он прокричал, поскольку абсолютно ничего не слышал. Впрочем, и крика тоже не вышло – какой-то сиплый хрип, вырывающийся сквозь сорванное горло.
Заряжающий развел руками и похлопал ладонью по уху: его тоже контузило, как и всех остальных уцелевших артиллеристов, которых насчитывалась едва половина от штатного состава расчета. Второй рукой Иван старался особо не двигать: уже под самый конец боя зацепило осколком.
– Ничего, Вань, ничего. Если комполка не обманул, сейчас фрицам всыплют по полной программе. А ежели нет, значит, наоборот, ихние гаубицы нас с землей перемешают, поди пристрелялись уж. А слух-то ничего, вернется…
Но командир 90-го артполка 19-й стрелковой дивизии не обманул своих бойцов.
Не прошло и нескольких минут, как по скопившимся на дороге остаткам танковой группы и по обозначившим себя немецким артпозициям прицельно ударили крупнокалиберные орудия 103-го гаубичного полка…
Глава 7
Поступающая с передовой информация Кобрину почти нравилась. Пока все шло более-менее неплохо – немецкое наступление удавалось сдерживать практически на всех направлениях, и на основных, где противнику еще до появления Сергея в этом времени была приготовлена горячая встреча, и на второстепенных. Тех самых, информацию о которых он принес с собой из будущего. И которыми сейчас занимались в основном танкисты, сами того не ведая выгадывавшие драгоценное время для развертывания боевых частей второго эшелона. Судя по немецким потерям в живой силе и технике, достаточно успешно. Еще пара дней боев – и фрицы вынуждены будут признать, что их очередной блицкриг благополучно приказал долго жить. А позиционных боев они не выдержат, поскольку к подобному попросту не готовы, потерять темп наступления для них уже равносильно проигрышу, особенно в условиях все ухудшающейся погоды. Пока большинство дорог еще оставалось проходимыми для немецкой техники, но только пока. Зарядившие на неделе дожди вскоре только усилятся – в этом Сергей, в отличие от местных метеорологов, был твердо убежден. И потому старался планировать свои действия в соответствии с этим знанием. Поскольку большая часть остальной принесенной из будущего информации уже не представляла существенной ценности: история изменилась, и изменилась достаточно сильно… и окончательно.
Вот взять хотя бы его несколько нештатное появление в этом времени: ведь кураторы «Тренажера» совершенно точно не могли отправить его под немецкие бомбы. Да и не отправляли, разумеется. И какой отсюда вывод? Да только один, если задуматься, они попросту и сами понятия не имели, что все произойдет именно так. Почему не имели? Тоже ни разу не секрет: просто не знали, что последовательность исторических событий изменилась, пойдя не так, как планировалось. Точнее, как было записано – или как там правильно говорить? Загружено? – в базах данных компьютера, занимающегося расчетом точки ассоциации донора с реципиентом. Ну, не было в той, ПРОШЛОЙ, версии истории атаки немецких пикирующих бомбардировщиков на штаб 24-й армии десятого октября – и все тут! А если и была, то произошла совсем в иное время. Хоть на час, хоть на день, но в иное.
К слову, когда его сбросило с кровати ударной волной, Кобрин был уверен, что следует ждать экстренной эвакуации, чего, к счастью, не произошло. И чему он, если честно, был только рад, ведь ничего катастрофического не произошло, подумаешь, по башке получил и ногу порезал! Не окажись он командармом, на подобную мелочь никто бы и вовсе внимания не обратил – война на дворе. Йодом полили, стрептоцидом каким-нибудь присыпали, перевязали – и вперед, фрицев бить. А потом? Потом у Сергея просто не было времени поразмышлять над произошедшим…
– О чем задумался, товарищ генерал? – Зашедший в комнату с котелком в руках Зыкин ногой закрыл за собой дверь. – Ты гляди, за все эти дни чуть не впервые тебя в гордом одиночестве наблюдаю, аж непривычно как-то.
– Здорово, Вить! – Кобрин вполне искренне обрадовался появлению товарища, так уж получается – единственного в этом времени, с кем ему не нужно было притворяться. – Чего принес?
– Жрать тебе принес, – буркнул особист. – Поскольку доверенные товарищи на ушко нашептали, что некий товарищ генерал-майор снова не ужинал. Чем подрывает боеспособность вверенного ему подразделения и играет на руку противнику.
– Это ты армию подразделением обозвал? – фыркнул Кобрин, припомнив, что и на самом деле крайний раз перекусывал часов пять назад, да и то всухомятку. – Ладно, давай. Что там?
– Гречка…
– С тушенкой, – не дожидаясь окончания фразы, кивнул Сергей. – Ожидаемо. Добро, пока я ужинать буду, организуй чайку, только горячего.
– А вот и нет, – аккуратно, чтоб не коснуться бумаг, опустив посудину на край стола, весело сообщил лейтенант. – Сегодня с говядиной. Корову миной убило, вот повар и расстарался. Да не хмурься ты, бойцам тоже досталось. Так что на ужин самый настоящий… этот, как его там? Бефстроганов с подливкой, во! Пальчики оближешь. Понапридумывают же фрицы названий…
– Ну, во-первых, не немцы, а французы. А во-вторых, названо в честь русского графа Строганова и на западе называется «русским блюдом». В переводе с французского означает «мясо по-строгановски».
