артиллерией. Начиная с Польской и Французской кампаний, вермахт накопил более чем достаточный опыт подобного, да и летние бои с Красной армией тоже многому научили.
В первые сутки «Тайфуна» все и на самом деле развивалось примерно так, то есть, согласно первоначальным планам ОКВ и лично «быстроногого Гейнца». Ну, и Гота, разумеется.
Но вот затем в полосе наступления «2. Panzerarmee»[16] начало происходить нечто не то чтобы непонятное, но уж точно совершенно неожиданное.
Да, на направлении основного удара на Спас-Деменск и Ельню большевики по-прежнему старались любой ценой удерживать оборону. Где-то это удавалось лучше, где-то хуже, но наступление худо-бедно продолжалось. Зато на двух второстепенных, о которых их штаб даже теоретически не мог знать, поскольку решение было принято буквально за неполные сутки до начала операции, действия русских оказались совершенно непредсказуемыми. Генерал- лейтенанту не хотелось даже верить в подобное, но создавалось впечатление, что противник внезапно решил использовать их же собственную тактику неожиданных ударов по сходящимся траекториям. Причем не вглубь обороны, как с самого начала войны действовал Гудериан, а наоборот, в тыл
Каким образом командарм Ракутин нашел необходимое для подобного количество танков, Модель и вовсе не понимал: если разведка не ошиблась, в состав 24-й армии входила всего одна полноценная танковая дивизия. Плюс еще пара батальонов в составе 103-й и 106-й моторизованных дивизий. В сумме не столь уж и мало, почти три сотни танков, но вопрос, каких именно? Согласно тем же разведданным, более половины должны были оказаться легкими бронемашинами разных серий. Тоже достаточно серьезный противник, но бороться с ним доблестные панцерманы за первые месяцы войны уже наловчились – главное, не подпускать на дистанцию, с которой выстрелы башенных 4,5-см пушек становились опасными даже для средних «Pz. III» и «IV», и не подставлять не слишком толстую бортовую броню. Зато их собственные Kampfwagenkanone[17] даже с предельного расстояния прошивали русские жестянки практически насквозь, хоть в лобовую проекцию, хоть в борт.
Однако поступающие с передовой сведения говорили об ином. Для своих ударов и танковых засад большевики использовали почти исключительно средние танки, новейшие «три-четыре», причем не той модификации, с которой «3. Panzerdivision» встречалась летом, а с новой, более мощной и длинной пушкой. Легкие же машины в основном выполняли роль транспортеров пехоты, без которой русские теперь даже не пытались наступать. В случае встречного боя в лобовую атаку шли только средние танки. Легкие же, ссадив десант, поддерживали их огнем или атаковали с флангов, по максимуму используя преимущества в скорости. А вот свои тяжелые «Духов-панцеры», неповоротливые, но непробиваемые и смертельно опасные для любого противника и на любой дистанции, они отчего-то практически вовсе не применяли. Видимо, приберегая на случай перехода к обороне, поскольку подавить окопанный по самую башню «КВ» удавалось или авиацией, или бьющей прямой наводкой зенитной «ахт-ахт», которых в передовых частях Второй танковой армии было не так чтобы много. А те, что имелись, использовались по прямому назначению, то есть в качестве средств противовоздушной обороны…
Но было и еще кое-что, крайне не понравившееся опытному танкисту Вальтеру Моделю. Большевики, то ли получив какой-то новый приказ, то ли не считая более нужным исполнять прошлые, отнюдь не стремились сражаться до последнего. Нет, речь шла не о тех случаях, когда они занимали именно оборону – при этом их бойцы сражались до последнего патрона, не отступая ни на метр, и занявшие изрытые воронками и гусеницами позиции гитлеровцы находили только трупы, даже после смерти продолжавшие сжимать в руках искореженное оружие. Но вот проводившие кинжальные удары или устраивавшие засады танкисты в случае неудачи вовсе не стремились героически погибнуть за своего кремлевского вождя – они грамотно и, что удивительно, организованно отступали, огрызаясь огнем и ухитряясь еще и подобрать на броню уцелевших пехотинцев или экипажи подбитых панцеров. А затем, пока потрепанный противник занимался эвакуацией раненых и поврежденной техники, порой атаковали снова. Атаковали и вновь слаженно отходили…
Ко всему прочему, в тылу всерьез усилилась деятельность их разведгрупп, благо лесов здесь хватало. Поразительно, но русские разведчики, похоже, не столько именно разведывали, сколько при первой же возможности производили диверсии! Причем везде, куда только могли дотянуться! О нападениях на крупные железнодорожные мосты пока не сообщалось, видимо, диверсанты просто не рисковали связываться с серьезно охраняемыми объектами, этим занимались русские бомбардировщики, но переправы даже через самые невеликие речки и овраги уничтожались с завидным постоянством. Плюс регулярное минирование дорог и ночные – а порой и совершаемые в светлое время суток, что и вовсе не лезло ни в какие ворота! – нападения на тыловые колонны, стоянки и рембаты. Не сказать, что потери от этого в масштабах армии оказывались столь уж серьезными, но настроения среди личного состава вспомогательных частей становились все более и более тревожными. Люди начинали бояться, что уже само по себе являлось крайне нехорошим признаком…
Последним же, что приводило генерал-лейтенанта в серьезное уныние, были действия вражеской авиации. В отличие от первых суток наступления, когда люфтваффе и на самом деле плотно контролировала небо, сейчас ситуация изменилась. Пока еще не радикально, но тем не менее. Откуда большевики взяли столько истребителей, в том числе новой конструкции, оставалось только догадываться, но с авиаподдержкой у «2. Panzerarmee» становилось все хуже и хуже. Если раньше «Ю-87» могли безнаказанно перемешивать с землей советские позиции или атаковать на марше войсковые колонны, вызывая прикрытие лишь в экстренных случаях, то уже буквально через пару дней все стало куда как хуже.
Модель, разумеется, понятия не имел, что именно думает об этом господин генерал-фельдмаршал Кессельринг, командующий Вторым воздушным
