поймет, каково это – любить.
Теперь дело за малым – рассказать родителям. Неофрон хочет, чтобы первым обо всем узнал отец, так что, парни, держите языки за зубами. И пальцы держите тоже. Надеюсь, Ники прикроет нас со спины, если папе вздумается достать пушку. А папа… Я очень надеюсь, что если он и вытащит оружие из кармана, то только для того, чтобы на радостях пальнуть в небо. По крайней мере солдат Надежда в добром здравии и гордо несет свое знамя.
16. Вкус безумия
– Что дальше, sor? – обалдело спрашивает Альцедо.
– Обвенчаемся, как только я вернусь в свое тело. И даст бог, после этого меня не выбросит очень-очень долго, – Диомедея заливается румянцем и опускает глаза.
– Святая Дева! Я стану дядюшкой! – орет Альчи во все горло. – Я только что представил себе ее! Эту… эту… малюсенькую копию Неофрона. С такими же суровыми глазенками! И с золотыми кудряшками!
– Альцедо, зачем ж так тихо? – закатывает глаза Дио. – Еще громче! Пусть об этом узнает вся Швейцария.
Я слушаю их вполуха, потрясенный этой лавиной новой информации, закатавшей меня в ледяной замес. Все это время я словно полз на четвереньках по темному туннелю, и вот когда у меня почти не осталось ни сил, ни кислорода – что-то проломило стены этой ловушки и в тоннель хлынул свежий воздух и солнечный свет.
Сестра поводила рукой перед моим носом.
– Ты где? Спускайся на землю. Теперь ты вернешься к ней?
– Да, – потрясенно кивнул я.
В моей голове больше нет отчаяния и пустоты. Теперь во мне растет и зреет в деталях потрясающий план.
– Помочь собрать чемодан, Ромео?
– Сначала мне нужно с кое-чем покончить…
– С чем же? – лукаво улыбается Диомедея, прихлебывая капучино из фарфоровой чашки.
– С этим телом.
Чашка с размаху приземляется на стол, пена льется через край, Диомедея хватается за столешницу.
– Я слышала то, что слышала? Поясни.
– Я не могу довериться случаю. Я должен убедиться на сто процентов, что судьба не будет глумиться надо мной и это чувство останется со мной. Лика заслуживает всего этого сумасшествия. Безумия самого отборного сорта! И если эта Инсанья стала частью меня, как ты предполагаешь, то я хочу прийти к ней в своем теле. Хочу вылезти из этого… акваланга и любить ее… своими руками. Любить, не сходя с ума и не раздумывая, что будет после окончания прыжка! Даст небо, все будет именно так. Но если я очнусь в своем теле, не испытывая к ней ровным счетом ничего то это тоже будет результатом! Как ни крути, одни плюсы. Я должен избавиться от этого тела, и тогда все станет ясно, как божий день.
– Резонные аргументы, Кристиан Габриэль, за исключением одного небольшого просчета.
Диомедея села на стул, не зная, куда деть дрожащие руки.
– Ты потеряешь три года в теле, от которого она без ума. А три года – это очень много. Тысяча ночей вместе, Крис.
– Я не хочу, чтобы она любила это тело, черт возьми. Я хочу прийти к ней на своих двоих и…
– Успеешь, герой. Но сначала дай ей время привыкнуть, что ли, ко всей этой мистике! Она любит эту оболочку. И только ее. И как бы ты ни хотел, чтобы она любила именно тебя, – боюсь, она захлопнет дверь перед твоим носом, как только ты явишься к ней в своем теле. Да, твой родной… акваланг чертовски хорош, но эта девица его знать не знает!
– Разве рано или поздно не придется узнать?
– Ну-ну. И еще: что если ты уйдешь в новый прыжок раньше, чем сможешь восстановить свое собственное тело? Что тогда? Будет обидно, если ты уничтожишь это тело, а новое будет таким, что перепугает ее насмерть. Не всякая сможет полюбить безногого старика, как бы тот ни старался. Сам понимаешь.
Это не приходило мне в голову. Диомедея набрала воздуха в легкие и выплеснула на меня новую порцию своего красноречия:
– Поговори с ней, Крис! Не решай за вас двоих, даже если твое решение кажется тебе единственно правильным. Уничтожив это тело, ты можешь лишиться возможности завоевать ее!
– Если уж ему приспичит завоевывать ее, то он как-нибудь сделает это в новом теле, – пожал плечами Альцедо, болтая в воздухе ногой в розовом
