Неофрону в новой оболочке – в такой, к которой ему будет легче прикоснуться. Женское тело тридцати-сорока лет подошло бы идеально. Может быть, с этим другим телом у меня было бы больше шансов побороться за него. Но Неофрон с благословения родителей прослушивал ваши с Альцедо телефоны и явился ко мне раньше всех.
Я даже представить не могла, что они опустятся до таких методов. Подумала, будто это ты меня сдал, прости. Я была в ярости. В ярости от того, что не нужна ему как женщина, а только как объект опеки. Как собака, которая сбегает с поводка и которую нужно привозить домой. Я начала сопротивляться, приказала ему убираться к черту, попробовала сбежать от него, но он не дал: ширнул меня транквилизатором, накормил силентиумом всю мою египетскую «родню» и привез меня домой.
Он был рядом, когда я очнулась. Сидел у изголовья и смотрел на меня с такой усталостью, будто сожалел, что меня нельзя привязать к кровати и больше не выпускать отсюда. И вот тогда меня понесло. Я пообещала ему, что в следующий раз не допущу такой ошибки. Я не позвоню вообще и не буду пытаться вернуться. А останусь жить там, где моя душа подберет новое тело… Очнусь нищей на улице – значит буду нищей. Проснусь в заключении – значит буду сидеть в тюрьме столько, сколько отмеряно. Открою глаза в больнице – буду лежать там, пока меня кто-нибудь не заберет. Окажусь чьей-то женой – останусь жить с тем, кто будет мне мужем.
Последний аргумент точно привел Неофрона в бешенство. Но в целом этот нелепый детский шантаж не произвел на него впечатления. Я осталась с носом, и когда поняла это, то билась в истерике всю ночь и ничего никому не могла объяснить. Да и что я могла вам всем рассказать? Что во всей этой истории дьяволом была я, а не он?
Утром приехал ты, помнишь? Чуть не добил меня шутками про старика, брак с которым папа вряд ли одобрит! Конечно, ты и представить не мог, что происходит. А потом явилась Ее святейшество тетушка Никтея и потребовала, чтобы я все ей рассказала. Предупредила, что «все это» ей порядком надоело и может плохо закончиться – в первую очередь для Неофрона. Приперла меня к стенке. Она умеет, если ей сильно надо.
– Ты можешь разрушить его жизнь, une fleur rebelle[43]! Ты не задумывалась об этом? Что, по-твоему, лезет в головы десульторам, когда он привозит тебя домой в истерике после каждого прыжка? Что будет с его репутацией, когда все узнают, что он приударил за наследницей Уайдбека, которая годится ему в дочери? Даже если ты нравишься ему, он никогда не поступится своей честью.
– Его репутация ему дороже меня?
– Однозначно.
– А ты на чьей стороне? Если я откажусь возвращаться домой, что ты на это скажешь? Что если я больше никогда не сделаю ни единого звонка? Мне не нужен этот мир без него! Что тогда? Его репутация по-прежнему будет иметь значение, если я бесследно исчезну?
– Прекрати играть по-черному. Прекрати блефовать и давить на него. Так нельзя. Пора повзрослеть, Дио. Если ты хочешь добиться его – запасись терпением и веди себя как человек, а не как… танк! Он не выносит таких методов.
– Ники, я не могу позволить себе ждать! – начала орать в ответ я. – Я боюсь, что он попросту не вернется домой после очередной перестрелки где- нибудь в горячей точке! Я так боюсь, что с ним может что-то случиться, о боже… Я хочу, чтобы он прекратил работу в спецназе. Если он плохо кончит, то я не знаю, что со мной будет, и это не блеф, клянусь…
Я не дождалась от тетки никаких ободряющих слов, но ее руки крепко обнимали меня, пока я рыдала над могилой своей мечты.
После разговора с Никтеей мне хотелось лечь и умереть. Но солдат Гордость все еще служил мне! И солдат Упрямство тоже пока не собирался ложиться в могилу. И пока Рошель не скажет «Я согласна!» и не швырнет в толпу свадебный букет – солдат Надежда будет нести дозор и стрелять из окопов!
Мое новое египетское тело нуждалось в полном обследовании, и я попросила отправить меня из Швейцарии. Например, в Чехию или того лучше – в Австралию. Лишь бы подальше от Неофрона, его мамской опеки и его дурацкой свадьбы. Никтея рассказала мне про небольшой реабилитационный центр в Дании, и я сразу согласилась. Но угадай, кого тетка послала сопровождать меня. Господина Гранитную Скалу, кого же еще. Мы сидели друг напротив друга в самолете Уайдбека, и за все путешествие я не сказала ему ни слова. Он доставил меня в клинику и остался в холле, пока кто-нибудь из врачей не придет и не примет меня под свое крылышко.
В приемной было тихо, как в склепе. За окном щебетали птицы. На столе лежала стопка глянцевых журналов для посетителей, и на обложке самого верхнего красовалась очередная знаменитость в свадебном платье. Неофрон сидел напротив и не сводил с меня глаз. Впервые я задалась вопросом, сколько же папочка ему платит. Наверно, много, если он с таким ангельским терпением выносит меня… Я оторвала обложку с верхнего журнала, разорвала ее в клочья, набрала побольше воздуха в легкие и начала своей последний крестовый поход:
– Мне тут стало ясно кое-что. Дело не в твоей железной выдержке, или принципах, или способности противостоять своим чувствам, нет. Любви невозможно противостоять, Нео. Поэтому если это тебе так легко удается, то… Да ты просто ничего не чувствуешь ко мне, вот и все! А значит, мне не за что бороться.
