«Тогда бы мы просто трахались, – улыбается от. – Как звери. Это не то».

О, Катрина… Вот теперь до меня дошло, что она чувствовала все те годы, пока мы были вместе, и это внезапное понимание сразило меня, как молния. Я вглядывался в лицо Эланоидес, отмеченное печатью вожделения, и знал, что не смогу переспать с ней. Несмотря на ее невозможно красивое тело и приглашающую готовность, несмотря на то, что мы уже спали вместе, и не раз…

Я не хочу ее, потому что до одури хочу другую.

– Элли… Я не могу, – отстранился я.

– Почему? – искренне удивилась она. – У тела какие-то проблемы?

– Не то чтобы проблемы…

– ВИЧ? Какие-то заболевания?

– Нет-нет, не в этом плане.

– Гомосексуальные остаточные реакции? Донор был геем?

– Да нет же! Элли… остановись.

Кажется, она воспринимала мое сопротивление как часть прелюдии, как новую занимательную игру, и просто не могла вообразить причину, которая бы мешала двум свободным людям, более того, бывшим любовникам, еще раз скоротать время под одним одеялом.

– Диомедея сказала мне, что у тебя сейчас нет постоянного партнера, но… может, она ошиблась?

У меня отвалилась челюсть. Вот это вылазка в тыл противника!

– Не злись на нее, это я ее спросила. Она сказала, что не знает точно, но ей кажется, что ты свободен, поэтому я и…

– Я не свободен, Элли!

Ее ладони, скользящие по моим предплечьям, остановились.

– Упс! – выдохнула она. – Кажется, я слегка не вовремя, да?

Элли рассмеялась, и ее смех был искренним: она, десультор, понятия не имела, что такое ревность. Ревность – обратная сторона Инсаньи – никогда не касалась ее души.

– А я уже было настроилась на безумную ночь, Ваша светлость! – хихикнула Элли.

– Уверен, там полно подходящих кандидатов, – улыбнулся ей я, кивнув в сторону ресторана. – Например Неофрон, который, помнится, как раз в твоем вкусе.

– Никому не говори, но я уже пробовала! – закатила глаза она. – Отшил меня, как школьницу. Но как хорош, сукин сын, особенно сегодня. Ты заметил? Никогда не видела его при таком параде. Одна рубашка, наверно, стоит как ВВП Зимбабве. Мне кажется, у него интрижка с Никтеей. Полвечера проговорил с ней и выглядел счастливым, как кот, объевшийся сливок.

– Видел. Похоже на то.

– Ты же покажешь нам ее? – спросила Элли, резко меняя тему. – Свою девушку. Она тоже десультор?

Я застыл на месте, чувствуя тупую боль в висках.

«Моя девушка».

До чего же пьянящими были эти слова.

– Да, она десультор, Элли. Это все, что я могу сказать.

– Передай ей, что если она не будет тебя охранять, я украду тебя в два счета.

– Бесстыдница, – хохотнул я.

– Посиди без секса месяцок, посмотрю на тебя.

Она послала мне воздушный поцелуй и скрылась за дверью.

Я в реабилитации Уайдбека, мое новое тело опутано датчиками и с ног до головы укрыто одеялом. Я слышу голоса по ту сторону двери и медленно приподнимаюсь на локтях.

– Входи, он уже здесь, – доносится до меня тихий голос сестры.

Дверь открывается, и я вижу Лику.

Мои глаза затягивает туманом, губы пересыхают, пальцы впиваются в одеяло.

Мне кажется, что я не видел ее целую вечность, если не дольше. Но теперь она здесь, она приехала, она дождалась! Я протягиваю к ней руку, и Лика резко отшатывается назад, натыкаясь спиной на Дио.

Ужас и отвращение. В ее глазах ужас, отвращение и ничего больше. Моя вытянутая рука – темная и сухая. На ней выпирающие вены и густые темные волосы. Трясущимися руками я поднимаю одеяло и оглядываю свое новое тело: я в теле безногого старика-талиба, в том самом, в котором обитал Альцедо в своем прошлом прыжке. Но теперь в нем по какой-то невероятной случайности – я. Вместо ног у меня два коротких обрубка, я провожу ладонью по лицу и чувствую короткую жесткую бороду, я упираюсь языком в передние зубы и ощущаю, что доброй половины из них нет. «Лика» – выдыхаю