часть которого я отсыпался в гостиничном номере, а в аптечке нашлась пачка таблетированного кофеина – как раз для таких случаев, когда со сном приходилось повременить. Но Лике наверняка требовалась небольшая передышка, немного движения и стакан чего-нибудь горячего.
В придорожном кафе обнаружилась свежая выпечка, отличный американо и даже стол, покрытый свежей льняной скатертью. Простота может быть роскошной – до этого места я не подозревал об этом. Я перевел взгляд на Лику: простота может быть дьявольски роскошной.
Она отказалась от завтрака и отправилась на поиски уборной. Как только она скрылась за углом, мой телефон ожил и двинулся гулять по столу: звонила мама.
– Где бы тебя ни носило, можешь приехать домой и поскорее?
– Что стряслось?
– У Диомедеи непрекращающаяся истерика. После того как Неофрон привез ее домой, проплакала едва ли не всю ночь. Ей вкололи успокоительное, и она немного поспала. Теперь больше не плачет, но, кажется, стало еще хуже: смотрит в одну точку и ни на что не реагирует. Я хочу, чтобы ты поговорил с ней, ты нужен ей, вы всегда были близки. И нам всем необходимо узнать, что происходит.
– Я приеду. Сегодня ночью, максимум завтра утром буду в Лугано. И кстати, почему бы вам не подвесить за ноги Неофрона? Уж он точно знает, что происходит. – я говорила с ним. Он знает не больше нашего. Списывает все на стресс от первых прыжков. Просит дать ей время и уверяет, что все наладится.
– Только я чувствую ложь в каждом его слове? – разозлился я.
– Только ты. Я доверяю ему, как себе, – оборвала меня мать.
Я согнул пополам чайную ложку, едва сдерживая ярость.
– Я приеду. Так быстро, как только смогу.
Как только я распрощался с матерью, раздался звонок от Альцедо.
– Извини и все такое. Я правда перегнул палку. С предками говорил? Я тоже в курсе. Тоже собираю хлам и возвращаюсь в Лугано.
– Потри Неофрона мордой об асфальт.
– О нет, это удовольствие я приберегу для тебя.
С востока наползала иссиня-черная туча. Учитывая ее размеры и направление ветра, ближайший отрезок пути придется тащиться по мокрой дороге. Еще один потерянный час. Я услышал приближающиеся шаги и поднял глаза. К столу шел не угрюмый взъерошенный подросток, каким я привык видеть Лику, а высокая стройная девушка с длинными шелковыми волосами, собранными в хвост, со счастливой улыбкой на лице и бодрым ясным блеском в глазах. Интересно, это действие холодной воды или она успела поговорить по телефону с кем-то, кто действовал на нее как экстази? Меня тут же посетили две мысли: внезапная уверенность, что лишний потерянный час рядом с ней вряд ли можно назвать потерянным, и чувство полной неприязни к тому, с кем она, возможно, только что говорила.
Есть Лика не хотела, так что я избавил нас от взаимных препирательств, пообещав ответ на любой заданный вопрос, если она толком поест. Она, комкая в руках салфетку, предупредила, что ее вопрос мне не понравится. Так оно и вышло.
– Кажется, сегодня утром ты заговорил с Изабеллой на другом языке? Что это был за язык и когда ты успел… – неуверенно начала она.
Наверное, если бы Земля слетела со своей оси, или начался Армагеддон, или нас с ней забросило бы на необитаемый остров, где мы вынуждены были бы провести вдвоем остаток жизни, – то тогда я смог бы рассказать все, как есть. Мол, видишь ли, я – потомок древнего рода, который говорит на латыни, живет как король и чьи предки когда-то прогневили злую колдунью. Она бы не поверила, но это уже не имело бы никакого значения.
Но ввиду отсутствия Армагеддона и необитаемого острова я мог сказать совсем мало. Совсем чуть-чуть.
– Это латынь.
– Латынь? Ты шутишь? – изумилась она.
Я заметил разбитую машину в кювете и узнал в ней ту самую серебристую «хонду», которая обогнала нас минут пятнадцать назад. Рядом стоял видавший виды пикап, видимо, первый случайный свидетель. Дождь лил так, что дальше трех метров ничего не было видно… Здоровяк в косухе и в кепке с надписью «ЧАК», – как выяснилось позже, водитель пикапа, – пытался выломать дверь развалившегося седана и, в тот момент, когда я подошел к нему, ему это почти удалось. Второй – мужик с рассечением на лбу и лицом, залитым кровью, – видимо, один из пассажиров развороченной машины, – суетился рядом. Я вскрыл капот и отключил аккумулятор. «Чак» наконец сковырнул дверь, которая теперь была похожа на вывернутую жабру дохлой серебристой рыбы, и нырнул головой в салон.
– Что там? – подошел я.
– Кажется… Ох, – отшатнулся Чак.
– Лиза, о боже, – прохрипел второй.
На водительском сиденье, прихваченное лентой ремня, повисло тело девушки: короткие светлые волосы, ноги, сдавленные покореженным железом, безжизненные руки. Ее голова все глубже и глубже проваливалась в залитую кровью воздушную подушку, которая медленно сдувалась из-за каких-то
