торжественный приём трофейных кораблей и включение их в состав Черноморского флота. Уже формировались экипажи для них, один командир приходил знакомиться, изучать, что получит под командование. Лазарев и Фёдоров вроде оставались на своих местах. Катер вряд ли черноморцам передадут, речное судёнышко, наверное, в какую-нибудь флотилию включат. Так что, по сути, командир пока был один, старый капитан на мой буксир, для баржи ещё выбирают. Как я понял, её планируют ремонтировать, и она станет плавучей зенитной батареей. Да там много предположений было, наслушался, пока по штабу ходил. А капитан, что мой буксир будет принимать — он сейчас с дедом и Ромкой в машинном отделении, — мне понравился, справный моряк, ему передам судно без сомнений.
Основное мы уже сдали, осталась вот такая мелочёвка, как продовольствие. Справа от интенданта стояло три грузовика, в которые сносились все ящики с консервами и мешки с крупами. Осталось элитное продовольствие. Технику разобрали: легковой «опель», бронетранспортёр и мотоциклы — в штаб флота, зубной грузовик — во флотский госпиталь, документы для передачи оформляются. В комплекте к грузовику — запчасти от грузовиков с продовольствием. Так он дольше прослужит. Свой мотоцикл-одиночку отдавать я не хотел, не знаю почему, ну вот не хотел, и всё, но уговорили. На самом деле, куда я его возьму? Уже было известно, что мы все, моя команда, завтра вечером летим на самолёте домой, в Москву. Сразу после торжественной встречи с командующим флота. Журналисты ещё прибыть должны. Будут освещать всё это торжество. Надо будет договориться с фотографами насчёт снимков. Память такая недолговечная.
По поводу моего одиночки это не шутка, вон он на подножке у сходень на буксир стоит. Уговорили меня его передать — будет у посыльного в штабе флота, за это обещали на остальные мои трофеи не обращать внимания и доставить их с нами в столицу. Да и трофеев-то там — пара чемоданов да пяток солдатских ранцев. Плюс три кофра с музыкальными инструментами.
Кстати, насчёт инструментов: все, кто со мной был, очень сожалели, что среди трофеев не было ни гитары, ни аккордеона, которыми я умел пользоваться. У меня была обширная практика за время плавания на «Адмирале», но аккордеон ушёл на дно Дона вместе с баркасом и остальными личными вещами. Как это ни печально, но из этих двух музыкальных инструментов действительно ничего не было, и развлекал я команду вечерами, в свободный час, юмористическими рассказами. Те просили что-нибудь спеть из запрещённого цензурой, но без аккомпанемента было не то, а впечатление портить не хотелось.
Среди трофеев встретилось три инструмента, и я их прибрал для своей группы, лишними не будут. Это саксофон в жёстком чехле, пользоваться им я неумел, скрипка, причём по виду дорогая, качественной работы, и виолончель — большая дура в чехле. Всё это я повезу с остальными трофеями и подарками для семьи. На это и обменял одиночку. Только выторговал себе право пользоваться им, пока не улечу, потому тот на пирсе и стоял, как разъездной транспорт.
Рапорт я ещё в акватории Дона начал составлять, дополняя его со временем, так что по прибытии во время торжественного ужина не только описал всё устно, но и передал рапорт на имя командующего флотом.
С интендантом мы провозились ещё около часа, пока тот по спискам не прошёлся и не подтвердил, что всё, что нужно, им получено, на что мне квитанцию выдали. Потом меня флотские отвлекли, этим молодым лейтенантам нужно было подробностей, поэтому, попрощавшись с интендантом, я пригласил их на борт. А байки я мог травить часами…
Передача трофеев прошла хорошо, Кузнецов был доволен, по секрету шепнув, что всех нас ждут правительственные награды. В свете того, что это мы частично обеспечили прорыв наших войск и создание партизанского края и наши войска вскоре подойдут к окраинам Ростова-на-Дону, то награды явно высокие будут. Сейчас в сталинградских степях шло массированное наступление, уже освобождены немалые территории. А так было видно, что организатор этого мероприятия — профи, всё учёл, всё подготовил, поэтому и прошло всё гладко. Многим слово дали, включая меня. Потом был торжественный приём, инструмент нашли, и я почти два часа с перерывами на отдых радовал слушателей запрещёнными песнями. Только их и заказывали. Я ввёл такое всем понравившееся правило — передавать на сцену записки с просьбами, и исполнял то, что просили.
Ближе к вечеру мы стали собираться, как стемнеет, вылетаем в Москву с дозаправкой в пути. Аэродром находился в восьмидесяти километрах от Поти, транспортник нас ждал. Кузнецов ещё оставался здесь на пару дней, так что летели моя команда и трое военных корреспондентов. Парни наши грузили в самолёт вещи, борттехник помогал им их раскладывать, чтобы центровку не терять. Дед уже забрался в салон, устроившись на одной из лавок, и подрёмывал, рядом устроились лайки. Потом и остальные последовали за ним.
Провожали нас адъютант командующего Черноморским флотом, обеспечивший нашу доставку на аэродром, и пара командиров из авиаполка, дислоцировавшегося здесь. Пока лётчики прогревали мотор, мы с Юрой стояли с ними перед самолётом, болтая. Именно поэтому я не сразу заметил подошедшего капитана НКВД, обратил на него внимание, когда покосились в его сторону провожающие, и полуобернулся.
— Товарищ Поляков?! — прокричал тот, кинув руку к виску, движение у него вышло очень изящным.
— Да, это я.
— Прошу пройти за мной. На спецсвязи товарищ Сталин. Он желает с вами поговорить.
— Документы ваши сначала можно посмотреть? — попросил я.
Тот спокойно достал их, включая мандат личного порученца Верховного. На адъютанта это произвело впечатление, и он с уважением посмотрел на
