От катера Фадеева тоже прозвучал ревун, но один раз — подтвердил, что видит поворот. И мы так же на максимально возможном ходу направились к берегу. Игорь искал его тёмную полосу — солнце ещё не показалось, хотя стало светлее, — но ориентиров пока не находил. Зато заметил в стороне узкий силуэт скоростного «шнелльбота», что шёл к нам на тридцати узлах.
Передав штурвал Игорю, я спустился к левому борту и стал ожидать, когда махина торпедного катера подойдет ближе, и мы смогли бы с лейтенантом поговорить. Тот был усталый, но широко улыбался. Перекрикиваясь, обменялись новостями. Лазарев сообщил, что эсминец они потопили, тот даже ни разу выстрелить не успел, не ожидал от «своего» такой подлости. О захваченном катере они были в курсе, но несколько часов назад через пролив проходил точно такой же бот, те и подумали, что это он возвращается. Когда эсминец, получив в борт торпеду, преломился и затонул, лазаревцы двух матросов из воды подняли. Вот и разобрались, почему эсминец не открывал огонь, а отправлял им световые запросы. Ошибочка вышла. Мы чужой «шнелльбот» не видели, похоже, разминулись в темноте, но это сыграло нам на руку. А та артиллерийская канонада, что мы слышали, была не от орудия эсминца, а с береговых батарей. Их там несколько стояло. Правда, стрельба оказалась безрезультатной, Лазарев ушёл без потерь и повреждений. Подлодку они не видели, да и была ли она вообще? А в узком месте фарватера минных полей с катера сбросили якорные и плавучие мины. На короткое время пролив был заблокирован.
Я сообщил о своём решении переждать день в районе Туапсе, получил согласие лейтенанта, и мы разошлись. Тот полетел вперёд разведать обстановку. А когда я вернулся в рубку, снова прибежал радист. Посмотрев в его красные глаза, велел идти отдыхать, а сам прямо тут, в рубке, стал дешифровать сообщение, благо краешек солнца над горизонтом уже показался. Я уже запомнил символы, так что дешифровка шла быстро. Игорь стоял рядом за штурвалом, весело насвистывая, и мне не мешал.
Полученная информация меня не то чтобы порадовала, больше озадачила. Навстречу нашему конвою шла флотская боевая корабельная группа, которая должна нас встретить и сопроводить к месту назначения, то есть в Поти. Встречать будут два эсминца и два малых охотника. Коды опознавания дали.
Лазарев уже был далеко, поэтому я дважды поработал сигнальным прожектором. Ну, сигналов я не знал, от балды шторками поиграл, но на катере сигнал заметили и, развернувшись, устремились к нам. Ревун на буксире дал понять Фадееву, что мы снова меняем курс, и, повернув, пошли вдоль берега, видневшегося в восьми километрах. Вернувшийся Лазарев снова подошёл к борту буксира, выслушал приказ командования идти на соединение с нашими и, получив сигналы для опознавания, поспешил вперёд. Он приведёт охранение к нам.
Ближе к десяти часам дня наблюдатели засекли в небе воздушного разведчика, но когда тот приблизился, прозвучал отбой, это был наш самолёт, как я понял, двухместный истребитель. Как-то мне не понравилось, что он, покрутившись в стороне, явно пошел на заход, снизившись к волнам. Да он никак обстрелять нас собрался? Метнувшись в радиорубку, я быстро настроил радиостанцию на волну местных истребительных полков — радист записал, на каких частотах те работают, — и рявкнул в микрофон:
— Эй, хрен в небе? Если ты обстреляешь мои трофеи… Я не только попрошу твоего командира тебе глаз на жопу натянуть, но и моргать заставить. Ты меня понял?! И то, что у тебя звёзды на крыльях, мне по фигу, у меня тут зениток до чёрта, посмотрим, умеешь ты плавать или нет. Если на моих трофеях хоть царапина будет, я специально вокруг твоей тушки в воде кровь разолью и акул подманю. Не трогай моё добро!
Выйдя из рубки, я увидел, что все, кто слышал мой яростный монолог из-за открытой двери, улыбались, а моряк из новичков, стоявший на вахте, махнул рукой в сторону удаляющегося самолёта:
— Вон он, как услышал вопль в эфире, испуганно дёрнул в сторону и теперь там крутится. Приблизиться опасается. А красивый загиб получился, командир, я такой и не слышал…
В это время раздался крик с бака:
— Дымы по горизонту!.. Наши идут!..
— А это что? — указал флотский интендант на пункт в списке, который мы с дедом составляли.
— Где? — подошёл я. — А, элитное пойло, несколько ящиков. Коньяк, вино французское, ну и ликёр вроде, только его мало. Пришлось всё это в трюм спустить. Видимо, для генералитета. Там ещё и продовольствие для них было, всякое, элитное. Шоколад я разрешил раненым давать. Всё это тоже в трюме. Это с одного из грузовиков, взятых нами на разбитом понтонном мосту.
— Ага, понятно, — довольно кивнул тот и, осмотревшись, видимо обнаружив знакомого матроса, крикнул: — Архипов! Заступаешь на пост на буксире! Охраняешь трюм! Дежурному скажешь, я приказал… Так, продолжим. А это что?
— Это я так наш зубной грузовик пометил. Вон он, его уже на берег согнали, и ваши флотские медики осматривают. Зимина всё показывает.
— Хорошо-о-о… — довольно протянул интендант. Ещё бы ему довольным не быть, столько халявы!
Сдавая все трофеи в тыловую службу Черноморского флота, я поглядывал по сторонам. Большая часть освобождённых уже отправлена в казармы, с ними там особисты работали, раненые в госпитале, а моя команда лениво проводила работы на буксире, мы на нём ночуем. Команды других судов так же делали вид, что работают.
Пришли мы в Поти вечером. Тут всё быстро было организовано, к нам адмирал Кузнецов вылетел, ночью будет. А завтра утром ожидался