мегаполиса о привольном аграрном блаженстве, о счастье навеки исчезающих усадеб.

— Вот так виньетка! — воскликнул я, тыча пальцем в картинку под текстом. И, обращаясь к единственному человеку, находившемуся в этот момент кроме меня на веранде, — к молодой красивой женщине в очках, которая стояла у перил и внимательно созерцала ландшафт.

Девушка не удостоила меня ответа. Увы, даже не повернулась ко мне. Я крикнул:

— Представьте себе, здесь нарисован старина Иаков, то ли спящий, то ли в обмороке, голый старец, а из области паха у него поднимается в небо двойная спираль ДНК! Как это вам? Это ведь означает, что ангелы, снующие вверх и вниз между людьми и Богом, — это и есть синие и красные шарики, рибонуклеиновые ребята или как они еще там называются? Да как бы ни назывались, главное, что они наполняют наше тело смыслом!

Она не реагировала. Я подумал, что было бы вежливее подойти к ней, а не кричать все это, сидя за столом, но моя правая нога еще плохо мне повиновалась, и я понимал, что, пока я буду ковылять к ней, моя спонтанная реплика превратится из неожиданного цветка в холодный кал. И все же я подошел к ней, с трудом, но подошел и встал рядом, глядя на то, на что смотрела она. Перед нами раскинулся упоительный сосновый лес — стройные высокие сосны, сверху нежно окрашенные солнцем, превращались кое-где в чистое золото. Свежесть и покой достигали такой концентрации, что хотелось вдохнуть в себя весь этот лес вместе с его хрустальным хрустом. По аллеям леса ездили самодвижущиеся кресла-коляски, в которых спали пациенты санатория: в программу лечения входил обязательный «сон в движении» — для этого и придумали эти самодвижущиеся коляски, в которых люди спали, катаясь по прямым аллеям леса.

— Как здесь прекрасно! — воскликнул я. — Я приехал сюда из таких страшных мест, где мне приходилось заниматься такими нелегкими делами, что даже не верится, что есть на свете благословенные края, чистые, как ландыш, где хочется просто жить, дышать и улыбаться без всякой причины!

Загорелое лицо девушки оставалось замкнутым, почти каменным. В стеклах очков отражался лес. Впрочем, это не помешало мне заметить нежность и свежесть ее губ, настолько прекрасных, что мысль о поцелуе могла причинить боль. Наконец она произнесла:

— Вы намекаете, что вы военный или шпион… Или, может быть, спасатель или врач без границ, не знаю. Странно, что вас посылают в те страшные места, о которых вы говорите, и странно, что вы там занимались такими нелегкими делами, после которых остаются на память простреленные ноги.

— Почему же странно? — осведомился я.

— Потому что у вас плохое зрение, — ответила она.

— У меня отличное зрение, — сказал я, немного уязвленный. — В этом санатории запрещено иметь при себе оружие, но, располагая револьвером, я бы с разворота пробил пулей голову Иакова на картинке в журнале, который лежит там, на моем столике, а ведь до столика не менее пятнадцати хромых шагов и картинка очень мала.

— Да вы вообще ничего не видите! — воскликнула она. — Попробуйте мои очки, — она сняла очки и протянула их мне.

Очки оказались модные, явно дорогие, стекла прозрачные, бесцветные. Я надел очки и взглянул на лес. Кроны сосен кишели уродцами, как прекрасные золотые волосы гнидами. Сцепившиеся уродцы, мелкие и голые, гирляндами свисали с ветвей, они пожирали друг друга и совокуплялись одновременно, их рыжие блестящие тельца оросили кровь и нечистоты, и, пока одно существо кусало и рвало другое, оба ухитрялись почковаться, рождая новых уродцев то из уха, то из локтя, то из анального отверстия, то из окровавленного затылка — по всей видимости, вся поверхность их тел была детородна. Я отчетливо видел их лица, искаженные дикой злобой или уже мертвые, отрешенно свисающие с ветвей. Самые сильные и мускулистые из них залезали на верхние ветви сосен и там раскачивались, грозя небу кулачками и с ненавистью глядя на облака, которые они принимали за гримасы, издевающиеся над судорогами их лиц и тел. Внизу по аллеям ездили ржавые механические кресла-каталки, в которых сидели человеческие скелеты, и темные лохмотья их истлевших пледов влачились за ними.

Я снял очки и отдал их девушке. Она протянула за ними руку, я ловко перехватил ее запястье, мгновенно нащупав горячую пульсирующую точку на этой прекрасной руке.

— У меня отличное зрение, — повторил я. — Я знаю, что это за очки. И знаю, где их делают. Стоит мне нажать здесь посильнее, ты станешь навеки той статуей, которую недавно пыталась изображать. А теперь говори, кто тебя подослал?

Лицо ее побелело от боли, и бескровные губы прошептали:

— Меня подослали врачи.

Теперь, после смерти моего второго мужа Аристотеля Онассиса, я осталась одна на греческом острове Скорпиос, который до недавнего времени