— Почему тлеет заря над черным лесом? Восходит ли солнце? Заходит ли?

— Глухая ночь. Белый замок горит за черным лесом.

— Верно, окружили его враги, обрушили град пылающих шаров на древние стены? Осажденный, пылает Белый замок?

— Нет, безлюдно и тихо окрест замка. Лишь птица вскрикнет или черный сурок потрет цепкие лапки. Нем и пуст стоит черный лес вокруг Белого замка.

— Возможно, созрела злая интрига в сердце замка? Может, предательство свило там свое свистящее гнездо? Может, посягают на жизнь князя и хищные тени проникли в пороховые погреба, чтобы пламенем скрыть свои злодеяния?

— Нет, много веков стоит пуст и безлюден Белый замок. Столь же безлюден и пуст, что и леса вокруг него. Медленно ветшают его роскошные залы, осыпается позолота со статуй, заросли диких вьюнков подточили беседки в замковом саду. Плесень и ржавчина идут на замок войной: тих и вкрадчив этот крестовый поход.

— Тогда, наверное, молния ударила в крышу замка в час грозы? Запылали иссушенные зноем стропила, захрустел огонь по столбам и дополз до пороховых погребов замка — тут и встала заря над черным лесом?

— Может быть, может быть. Почему бы и нет? Но долгие годы не гремела над замком гроза, и солнце не вставало над замком, небо все темнело, ночь длилась, и некому было иссушить зноем замковые кровли.

— Отчего же рдеет заря над черным лесом? Почему горит Белый замок?

— Нечто вспыхнуло в самой глубине замка, огонь зародился в его сердцевине. Может, в одном из альковов брызнул он из трещины в стене, то ли в замковой капелле вдруг расцвело огнем древнее распятие.

Ручейками, речками, вихрастыми рыжими карликами, языками, коготками, саблями растекался, разливался по замку батюшка-огонь. Как он радовался своей добыче, как ликовал, какие веселые праздники закатывал! То встанет в бальной зале хороводом светоносных девушек, то обнимет стрельчатый балкон, где много столетий назад музыканты бросили свои инструменты, и сыграет на лопающихся барабанах, на плавленых валторнах, на кипящих трубах! То на альковной кровати в свете огненных амуров и психей сплетутся в сладкой битве два языка — синий и красный, и стонут от наслаждения, как пылкие любовники! То в пустопорожнем зверинце изогнется гроздью леопардов или встанет до потолка светлым слоном, то развлекается в цветнике, выдумывая новые цветы вместо старых! То в страшных подвалах допрашивает до белого каления сталь пыточных агрегатов, выведывая, кого терзали они и зачем.

И все же у этого огня есть цель — как бы он ни танцевал, ни резвился, но все его потоки стекаются к одной комнате — к гигантскому Овальному залу, личному кабинету Властителя, который когда-то исчез здесь бесследно. Огню непросто проникнуть туда: эта зала — самое защищенное от огня место в замке. Зала замкнута герметично, стены ее выложены плотно пригнанными свинцовыми плитами, а поверх плит — слой инкрустаций из слоновой кости и многоцветных камней. Отшлифованные пластины нефрита, агата, яшмы, гранита, хризолита, мрамора, сардоникса, опала складываются в огромные изображения битв: то ли художник был садистом, то ли заказчик, но эти бойни изображены с неимоверной жестокостью, с потрясающими и омерзительными деталями.

В остальном зала пуста. Только три огромных беломраморных камина зияют в одном из углов залы своими обугленными ртами, и вблизи этих каминов высится гигантское черное кожаное кресло — любимое кресло давно исчезнувшего хозяина. Когда-то он любил сидеть здесь, глядя в огонь трех каминов — видно, он так пронзительно мерз, что одного колоссального камина ему показалось мало. Теперь-то он, быть может, и согрелся бы, потому что постепенно раскалялись стены залы, огонь бушевал уже за золотыми дверями, где когда-то толпились шуты и челядь, а в анфиладах любовницы князя играли в охоту на жирафа, перепрыгивая через своих детей, ползающих с золотыми мячами во рту. А хозяин, уединившийся в Овальной зале, сидел в своем любимом кресле, огражденный от голосов и криков звуконепроницаемой золотой дверью, совершенно голый, уронив на черную кожу кресла свою курчавую изможденную голову, подставив тело жару каминов — он почти сливался со своим любимым креслом-троном, потому что князь был чернокожим.

И все же огонь постепенно проникал в залу. Охапки искр стали падать на дно каминов через дымоходы, и хотя им не за что было зацепиться (в каминах даже пепла не осталось), но огонь падал снова и снова, разбрасывая веера искр. Потом одна из искр упала на старинный ковер, где вышитый тигр терзал антилопу, ковер стал тлеть, затем рухнул один из дымоходов — струи огня устремились к креслу, а стены уже светились от жара, и казалось, изображения битв оживают… Светятся глаза свирепых воинов, светятся их зубы, вонзенные в глотки друг друга. Наконец огонь хлынул уже полновластно, безудержно, охватив черное кресло со всех сторон. Кожа сморщилась в огне. И вдруг лицо орущего негра выглянуло из спинки кресла, резко сложившись из его кожаных морщин. Розовый рот разверзся в черной коже, дикий крик пронесся по замку, эхом отозвавшись за его горящими стенами. И от этого крика омертвели деревья в лесу, а животные прижались телами к земле. Но огонь понял, куда исчез князь и где он скрывался в течение мучительных веков.