огибали торчащий скелет затопленного лайнера с развороченным от удара торпеды бортом, я увидел китобойное судно, вернувшееся из моря с добычей. Кита уже успели разделать, вода вокруг была вкуса переваренной свеклы, точно адская река из крови грешников, и теперь на берегу работали большие коптильни, а темные куски мяса горой лежали прямо на пристани, привлекая к себе всех окрестных птиц, которых отгоняли мальчишки.

Итан Шелби всеядное существо. Он не имеет ничего против даже вареных офицерских сапог во время искирского окружения, но вот есть мясо кита или дельфина мне кажется кощунственным. Все равно что вкусить плоть себе подобного. Хотя… кому я вру? Мы хуже, чем дельфины. Эти хотя бы не делают зла друг другу.

Старина Уолли, как-то узнав о том, что я такой привереда, посмеялся на пару со своим выжившим из ума папашей.

– Ганнери, ты порой слишком щепетилен.

– Должны же у людей быть какие-то принципы? – отшутился я. – У меня их немного, вот и приходится придумывать для себя хоть что-то.

– Это все оригинально в высшем свете, а не в «Шарлотке» и не на твоей улице. Небось, когда мы мерзли в Компьерском лесу, ты был бы только «за» накормить ребят в «Матильде» чем-то вроде пойманного китенка, а?

– Есть только одно «но», мой старый друг.

– Какое?

– В лесу не водятся киты, так что наш спор имеет примерно такой же смысл, как беседа о балете, в котором прима трухлявый пень…

Мандаринец тем временем поставил переключатель в положение «Стоп-машина», и буксир полз к берегу по инерции, чтобы пристать к груженной металлом барже.

– За час управишься? – спросил он у меня.

Я оценил количество лома на этой территории и сколько мне потребуется, чтобы дойти хотя бы на противоположный конец кладбища:

– Сомневаюсь.

– Тогда сам с ними договаривайся, чтобы добраться обратно.

Справедливо. Он не нанимался работать извозчиком и просто оказывал Моссу услугу. Мы расстались, не прощаясь.

На пирсе старая женщина с тысячью косичек на голове посмотрела на мандаринца, и тот, бросая подоспевшим встречающим швартов, едва заметно кивнул ей.

– Это ты друг священника? – У нее был прокуренный голос и глаза как у мертвой рыбы. Бледные и холодные.

– Да.

– Ищешь дикаря?

– Да. Он здесь?

– Иногда приходит, иногда уходит. Когда нужно мясо кита – покупает у нас. Или огненную воду, – ее рот скривился в усмешке. – Он не хочет, чтобы мы ему досаждали. Появляется раз в месяц. Или в два. Или в три.

– Приходит сам. Но не вы ходите к нему?

– Он дал понять, что мы его тяготим.

Очень вежливо с их стороны не беспокоить одинокого человека. Впрочем, зная Вороненка, я понимаю, почему люди не трогают его без особой нужды. Себе дороже нарваться на то, что многие суеверные ребята считают не меньше чем проклятием.

Она скованно мотнула головой:

– Иногда ночью мы видим огонь его костра вон на той стороне… Но уже давно он не горит.

– На «Крикете»?

Она непонимающе посмотрела на меня.

– Старый военный корабль, – пояснил я.

– Здесь везде старые корабли и половина из них пострадала во время войны. Дикарь никогда не бывает подолгу на одном месте. Хочешь, попробуй найти его. Никто из наших возражать не будет. Но если пропадешь или свернешь себе шею, грохнувшись на дно какого-нибудь трюма, не обессудь – искать мы тебя не будем.

Их правила, но всегда есть возможность договориться.

– Покажете мне дорогу к окраинам? – и, видя, что она собирается отказать, добавил: – Заплачу.

Женщина окликнула подростка, который был занят тем, что разжигал в стальной бочке костер:

– Доведи его до сушилен.

Деньги (надо сказать, что названная ею сумма оказалась вполне себе справедливой) поменяли владельца, и сутулый паренек с непокрытой головой, точно пес-поводырь, потрусил вперед, сунув озябшие руки в карманы штанов.

На окраине «деревни» я остановился, чтобы оценить количество ржавых корпусов перед собой. Целое поле старого металла, лес мачт и труб, остова, наполовину скрытые под водой, связанные друг с другом цепями. Маленькие, средние, большие и огромные. Между ними были перекинуты мостки.