того, как перед ними закрылись ворота крепости… все они вскочили на ноги и принялись аплодировать. Роупер ответил на аплодисменты, подняв повыше меч. Он все еще сиял от радости. Отъехав чуть правее, Роупер остановился, дав возможность колонне промаршировать мимо него, потом развернулся и бросил прощальный взгляд на стену. На самом верху виднелась высокая фигура.
Уворен.
Роупер поднял Холодное Лезвие и направил его острие прямо на капитана гвардии. Тоже своего рода салют.
Уворен в ответ махнул рукой. Губы его изогнулись в кривой усмешке.
Игра началась.
Вести армию оказалось куда более трудным делом, чем Роупер мог себе представить. Легионеры всю жизнь, начиная с шести лет, когда впервые переступали порог
Через два дня после выхода из Хиндранна выяснилось, что, несмотря на то что каждый легионер, как положено, нес свой лук с собой, стрелы к ним отсутствовали. Легаты проинформировали Роупера, что обязанность по обеспечению стрелами обычно лежит на Скиритаях. Командовавший ими Текоа вышел из себя, заорав, что на Скиритаях обязанностей лежит больше, чем на ком бы то ни было, и что об этих чертовых стрелах должен был позаботиться кто-нибудь другой.
Пришлось делать остановку и посылать обратно отряд.
Через несколько часов после того, как из Хиндранна прибыло несколько возов, груженных стрелами (и все равно их было недостаточно – хватило бы только на несколько минут боя), всадник из Кавалерийского Корпуса доложил Роуперу, что у них мало подков. Роупер поинтересовался, почему это выяснилось только на расстоянии двух дней пути от Хиндранна, и получил ответ, что о крупной военной кампании обычно предупреждают заранее.
Ничего не поделаешь – пришлось слать людей за подковами.
Наступала поздняя осень. В обычных обстоятельствах к этому времени военные походы уже заканчиваются, но сатрианцы не оставили им другого выбора – вокруг простиралась сплошная выжженная земля. Армия Роупера с трудом тащилась по горячему влажному пеплу, сплошь покрывавшему почву – это было все, что осталось от огромных деревень. Леса были также порублены и сожжены. По холмам валялись многочисленные обглоданные сатрианцами овечьи скелеты. Зернохранилища, амбары, склады – все было вычищено ими до последнего зернышка.
И повсюду лежали человеческие кости. Некоторые посеревшие и почерневшие от огня, некоторые белые, омытые дождем до блеска – все они покоились в пепельном саване. Черепа. Позвоночники. Зубы.
В одной из деревень они обнаружили следы жестокого боя. Из-под пепла выглядывали кости беспощадно изрубленных мечами анакимов. Рядом валялись топоры без топорищ и наконечники копий, чьи древки сгорели в пламени.
– Просто ребра. Кость-панцирей нет, – с горечью сказал Грей, распинав пепел. – Ни единой пластины. – Он поднял на Роупера глаза, пылающие яростью и болью. – Это женщины. Они сражались здесь топорами и копьями, пока мы отсиживались за гранитом!
Роупер посмотрел вниз с седла Зефира. Среди женских скелетов попадались и детские. Мальчики младше шести лет и девочки не старше семи – те, кто еще не достиг возраста обучения. Пока легионы сидели в Хиндранне, женщины приняли свой последний бой, защищая деревню.
– Ты когда-то советовал мне забыть о мести сатрианцам, – тихо сказал Роупер Грею. – И воевать с ними ради тех, кто еще жив. Что скажешь теперь, мой друг?
Грей тяжело вздохнул:
– Нет нужды для мести. Но от тварей, способных на такое, наши земли надо очистить. – Он тоскливо посмотрел на кости. – Мы
Роупер кивнул:
– Расскажи подробно солдатам о том, что здесь произошло. Мы должны мотивировать их как можно сильнее, если хотим победы над этой ордой.
Легионеры помнили эти земли цветущими. Теперь все было уничтожено огнем. Продвигаясь вперед, они все больше проникались ненавистью – с каждой пройденной разрушенной деревней, с каждым засыпанным колодцем, с каждой речкой, отравленной трупами животных, с каждой анакимской костью, навсегда врезавшейся в память. Немногим из членов семей солдат удалось сбежать под защиту Хиндранна, большинство остались в своих домах. Легионеры высматривали места, где когда-то стояли их жилища, и разглядывали кости, пытаясь угадать в них своих родных. Кто-то, с глазами, полными слез, даже поднимал их с земли, уверив себя в том, что держит в руках свою жену, своего сына или дочь…
В каждом солдате поднимался гнев, постепенно притупляя чувство страха. Боевой дух еще не вполне укрепился, но о дезертирстве или отступлении уже не могло быть и речи. В людях росло желание отмщения, и Роупер поощрял его, несмотря на то, что Грей говорил, что подобные чувства не должны овладевать легионерами, ведь это и есть одержимость.