зову, чтобы растирать ее больные руки, читать ей, выполнять мелкие поручения. Похоже, она уже забыла о том, что убила мою сестру. Я часто думала, не мучает ли ее совесть; как она может жить после того, что совершила?! Ей кажется, что она совершила богоугодное дело. Я не желаю верить в Бога, которого радуют подобные вещи. Но на молитве я послушно перебираю четки. Ведь я, Мэри Грей, – золотая девочка.

Рядом с королевой ее испанец. Одеревенелый, неловкий, он отшатывался от нее, как другие обычно отшатываются от меня, если их усаживают рядом, – уж мне ли не знать, как проявляется отвращение! Она трогает его за рукав, и он морщится. Понятно, что она не оправдала его ожиданий, хотя сама она, похоже, этого не замечает. На лице Фелипе такое же выражение, какое появляется на лице Кэтрин, когда ей предлагают подарок, который ей не нравится, но она должна притворяться довольной. Теперь, когда испанец красуется рядом с королевой, надменный и неприступный, чернь им вполне довольна – он действительно выглядит по-королевски. Внешность оказывает большое влияние на людей; уж мне ли не знать!

Мы стояли на трибуне арены для турниров Уайтхолла; все собрались, чтобы посмотреть какую-то испанскую забаву, которую собираются показать наши гости. Последние месяцы я наблюдала за англичанами, которые изо всех сил старались делать вид, будто ничто испанское не производит на них особого впечатления. Сегодняшний день не стал исключением. Молодые иноземные аристократы группками скакали по арене, изображая битву, и размахивали рапирами, но на них почти никто не смотрел. Небо затянули облака, было холодно и сыро, моросил мелкий дождь, который угрожал перейти в ливень. Мы кутались в меховые шубы, прячась под навесом, защищенные от дождя, а испанцы на арене дрожали от холода. Должно быть, им не терпится вернуться на родину, где светит солнце.

Англичане им не понравились; они то и дело жаловались. Им не нравилась наша погода, наша еда и наши девушки. По мнению испанцев, мы не умеем наряжаться, слишком бойкие и некрасивые. Правда, все они, как голодные псы на мясо, глазели на мою сестру и Джейн Дормер. Фериа, ближайший соратник короля, который демонстрировал самые лучшие среди всех испанцев манеры, судя по всему, воспылал страстью к Джейн Дормер. Кэтрин считает, что из Джейн выйдет отличная жена для такого человека, как он, потому что она послушная, добрая и кроткая. Я знаю, что хорошая жена должна быть послушной – во всяком случае, так всегда говорит мистрис Пойнтц, правда не мне, ведь всем известно, что я никогда не выйду замуж. И все же я должна демонстрировать послушание. Оно сглаживает мои недостатки. Интересно, что ждет мою сестру Кэтрин, ведь она никого не слушается!

Фелипе что-то зашептал королеве так тихо, что ничего не слышу даже я, хотя и сижу у нее на коленях. Продолжая шептать, он то и дело косился на меня, и рот у него кривился от отвращения.

– Мэри, милочка, у нас болят колени. Пожалуйста, слезь и сядь рядом, – сказала королева, словно извиняясь.

Она и не догадывалась, как мне не нравится сидеть у нее на коленях – и какую жгучую ненависть я питаю к ней самой. Она попросила Джейн Дормер подвинуться и освободить для меня место рядом с ней, но ее муж снова что-то зашептал ей на ухо. Джейн Дормер снова села рядом с королевой, и мне пришлось сесть по другую сторону от Джейн, рядом с Магдален Дакр – теперь я далеко, и испанец может делать вид, будто меня не существует. Магдален скорчила гримасу и, отвернувшись от меня, отодвинулась на скамейке как можно дальше. Она зашептала что-то на ухо кузине Маргарет; та прыснула со смеху. Я притворилась, будто мне все равно. Хотя я привыкла к плохому обращению, мне далеко не все равно, как ко мне относятся; просто я не позволяю себе об этом думать.

Я посмотрела на то место, где еще недавно сидела моя сестра, но она незаметно ускользнула. Я огляделась по сторонам и заметила ее алое платье за высокой живой изгородью. Оказывается, она отправилась в аптекарский огород – скорее всего, чтобы обниматься с молодым Гербертом. С полдюжины конных испанцев, среди них Фериа, галопом вырвались на арену под приветственные крики толпы. Король встал и несколько раз хлопнул поднятыми над головой руками. Кое-кто из зрителей последовал его примеру, но аплодисменты были довольно жидкие. Всадники были одеты как будто для битвы – в нагрудниках и сапогах, в странных шапочках с перьями и просторных черных плащах. Они старательно забрасывали длинные полы на плечи – крест-накрест. Вместо копий у них длинные палки. Кто-то крикнул:

– Что это за оружие!

В толпе раздался смех, хотя я и не понимаю, что здесь смешного. Пусть у них нет оружия, зато их лошади красиво разубраны, начищены, как полированное дерево, горделиво выгибают шеи, раздувают ноздри, бьют копытами. А сбруя у них блестит, как драгоценности королевы.

Кони шли рысью, строем, мотали головами, высоко поднимали передние ноги и махали хвостами, а всадники перебрасывались палками, ловко подхватывая их в воздухе.

– Вы больше ни на что не способны? – крикнул кто-то из зрителей.

– Я не знаю этого танца, – вторил ему другой визгливым голосом, изображая женщину. Его реплика вызвала хохот.

Фелипе стиснул зубы и постучал по подлокотнику кресла ногтем большого пальца – тук-тук-тук. Мы все молчали. Из толпы доносились колкости и свист. Тук-тук-тук. Королева взяла мужа за руку. Он вырвал ее. Она что-то бормотала о том, что зрелище изумительное. В ответ он фыркнул и отвернулся от нее. Приближенные королевы, Сьюзен Кларенси и Фрайдсуайд Стерли, сидящие позади нас, начали хлопать, притворяясь заинтересованными. Король обернулся к ним и бросил на них такой взгляд, что они замерли. Королева растирала живот. Одна из лошадей, гнедой мерин, встала на дыбы, едва не сбросив всадника; шапочка с пером слетела с его головы.

Над этим засмеялся даже король, но тут кто-то из толпы крикнул:

– Дама потеряла шляпку?