мы еще ничего не решили, каждому предоставляется случай высказать и разъяснить свои пожелания и предпочтения. Но как только решение будет принято, каждому придется отстаивать его правильность и полезность, пусть даже раньше оно ему и не нравилось». (7) Но и это преторское увещание не только никого не подвигло высказаться – многолюдная, собранная из столь многих городов сходка не ответила ни малейшим шумом или ропотом.
21. (1) Тогда вновь заговорил претор Аристен: «Не скудны вы разумом, вожди ахейские, – не больше, чем даром речи, просто никто не хочет на свой страх подать совет в общем деле. Будь я частным лицом, возможно, и я промолчал бы. Но теперь мне, претору, ясно видно, что следовало или вовсе не назначать совещание с послами, или уж не отпускать их отсюда без ответа. (2) Но как я могу что-либо отвечать без вашего решения? И поскольку никто из вас, приглашенных на этот совет, не хочет или не дерзает высказаться ни в чью пользу, давайте вместо ваших мнений оценим выслушанные вчера речи послов, (3) как если бы это были не своекорыстные требования, а советы, внушенные заботой о нашей выгоде. (4) Римляне, родосцы и Аттал ищут дружбы и союза с нами и считают, что нам следовало бы помочь им в войне, которую они ведут против Филиппа. (5) Царь же напоминает о союзе и клятве, которую мы ему принесли, и то требует, чтобы мы стояли на его стороне, а то говорит, что удовольствуется нашим отказом от участия в войне. (6) Неужто никто не задумался, отчего это тот, кто еще не стал союзником, требует большего, чем тот, кто им уже является? Тут, ахейцы, дело не в скромности Филиппа и не в бесстыдстве римлян: (7) самоуверенность просителей и растет, и убывает сообразно с их успехами. О Филиппе нам не напоминает ничто, кроме его посла, а римский флот стоит в Кенхреях, выставляя напоказ добычу от евбейских городов; мы видим, как консул и его легионы свободно разгуливают по Фокиде и Локриде, и нас разделяет лишь ничтожная полоска моря. (8) Удивительно ли, что посол Филиппа Клеомедонт не слишком настойчиво требует от нас браться за оружие и воевать с римлянами во имя царя? (9) Если бы на основании того же договора и клятвы, святостью которой он нас теперь заклинает, мы бы у него попросили, чтобы Филипп защитил нас от Набиса с лакедемонянами, и от римлян, то он не нашел бы не только гарнизона нам для защиты, но даже слов для ответа. (10) Клянусь, ничуть не больше помог нам тот же Филипп в прошлом году; обещая начать войну против Набиса, он старался выманить нашу молодежь отсюда на Евбею, (11) но, убедившись, что мы ни отряда не посылаем, ни в войну с римлянами ввязываться не хотим, он забыл о том союзе, на который сейчас ссылается, и предоставил Набису с лакедемонянами заниматься разбоем и грабежами. (12) И мне кажется, в речи Клеомедонта не сходятся концы с концами. Он умалял опасность войны с римлянами, утверждая, что ее исход будет таким же, как в предыдущей войне, которую те вели с Филиппом. (13) Так почему же царь издалека просит нашей помощи вместо того, чтобы здесь, на месте, защищать нас, своих давних союзников, сразу и от Набиса, и от римлян? Да что говорить про нас! Ведь царь стерпел взятие Эретрии и Кариста! Снес падение стольких городов Фессалии! Отдал Фокиду и Локриду! (14) А теперь мирится с осадой Элатеи! Почему он ушел из эпирских ущелий? Принуждение ли, страх ли или собственная воля выгнали его из тех неприступных твердынь над рекою Аой? Почему удалился он в глубь своего царства, покинув занятое им ущелье? (15) Если по своей воле оставил Филипп стольких союзников на разграбленье врагам, кто посмеет отрицать, что и союзники могут руководствоваться собственной выгодой? Если из страха, то пусть он и нам простит нашу боязливость. (16) Если же он отступил, побежденный оружием, то неужто, Клеомедонт, мы, ахейцы, сдержим римский натиск, которого не сдержали вы, македоняне? Ты пытаешься убедить нас, будто у римлян в нынешней войне сил и средств не больше, чем раньше, – взглянем, однако, на существо дела: (17) тогда они оказывали этолийцам помощь флотом, а ни полководец в консульском звании, ни консульское войско в боях не участвовали60; из союзников Филиппа лишь приморские города пребывали в смятении и страхе, а внутренние области были настолько ограждены от римского оружия, что этолийцы тщетно просили у римлян помощи, когда Филипп опустошал их земли. (18) Однако теперь римляне покончили с Пунической войной, от которой на протяжении шестнадцати лет страдало, можно сказать, самое чрево Италии: и вот уже они не просто посылают помощь воюющим этолийцам, но, сами начав войну, нападают на Македонию сразу и с суши, и с моря. (19) Уже третий консул ведет эту войну с полным напряжением сил. Сульпиций, столкнувшись с царем в самой Македонии, разбил его и обратил в бегство, а богатейшую часть его царства опустошил. (20) Ныне Квинкций выгнал царя из собственного его лагеря – а ведь в руках Филиппа находились эпирские теснины, и он был уверен в их неприступности, в своих укреплениях и войске. Но царь бежал в Фессалию, а консул, преследуя его, захватил царские заставы и союзные ему города почти что у него на глазах.
(21) Допустим, все ложь, что здесь говорил афинский посол о жестокости, алчности и любострастии царя; допустим, нас не касаются преступления, совершенные царем против горних и подземных богов в Аттике, – (22) все это не сравнится с тем, что претерпели жители отдаленных от нас Кеоса и Абидоса. Давайте, если хотите, забудем и о наших собственных ранах, (23) об убийствах и грабежах, учиненных царем в Мессене – в сердце Пелопоннеса, о гостеприимце царя в Кипариссии Харителе, убитом прямо на пиру, вопреки всем божеским и людским правам61 и обычаям, об Аратах из Сикиона, отце и сыне, умерщвленных царем. А ведь он несчастного старца отцом величал! (24) У сына же похоти ради увез жену в Македонию!62 Не будем вспоминать прочие надругательства над девами и матронами. (25) Допустим, что мы имеем дело и не с Филиппом, чьей жестокости вы так боитесь, что все онемели. Ведь какая еще может быть причина для молчанья у созванных на совет? Предположим теперь, что мы обсуждаем свои дела с Антигоном, кротчайшим и справедливейшим царем, оказавшим нам всем множество услуг63: неужто он потребовал бы от нас делать невыполнимое?
(26) Пелопоннес есть полуостров, лишь узким перешейком Истма64 связанный с континентом; ни для чего он не открыт и не удобен в такой степени, как для морской войны. (27) Если сто крытых судов, да пятьдесят более легких открытых, да тридцать исских ладей начнут разорять приморские области и нападать на беззащитные города побережья, то мы, понятно, спасемся в городах, лежащих внутри страны, – как будто война, проникшая вглубь, не сжигает уже наши недра! (28) Когда Набис с лакедемонянами будет теснить нас с суши, а римский флот с моря, – откуда тогда взывать мне к союзнической помощи царя и македонской защите? Может быть, мы сами, своими силами будем оборонять осажденные города от римского врага? То-то мы хорошо отстояли Димы в прошлой войне65! (29) Разве мало мы видим чужих несчастий, чтобы умножать их еще и своим примером? (30) Римляне по своей воле ищут нашей дружбы – не вздумайте пренебречь тем, чего вам самим следует желать и к чему всеми силами нужно стремиться. (31) Уж не думается ли вам, что они от страха прибегают к союзу с вами, что, застигнутые в чужой стране, желают укрыться под сенью вашего покровительства, дабы их принимали в ваших гаванях и снабжали вашим продовольствием? (32) В их распоряжении море; в какие бы земли они ни приходили, все тотчас подчиняется их власти: того, о чем они просят, им по плечу добиться и силой. Только из сострадания они не позволяют вам совершить непоправимое. (33) Ибо то, что Клеомедонт представлял вам как умеренный и самый безопасный путь – оставаться в бездействии и не браться за оружие, – это в действительности не средний и вообще не путь. (34) Не говоря уж о том, что нам все равно нужно либо принять, либо отвергнуть союз с римлянами – чем, как не добычей победителя, станем мы, не заручившись нигде надежной поддержкой и ожидая исхода дела, рассчитывая присоединить свое решение к решению судьбы? (35) Не пренебрегайте тем, что вам предложили по доброй воле, но о чем следовало молить всех богов. Сегодня вам позволено сделать выбор, но не всегда это будет так. Не часто и не долго будет у вас такая возможность. (36) Уже давно вы более хотите, чем смеете освободить себя от Филиппа. А теперь вам не нужно терпеть ни трудов, ни опасностей: те, кто вернет вам свободу, приплыли из-за моря с большим флотом и войском. (37) Если вы отвергнете этих союзников, значит, вы лишились рассудка, ибо не миновать вам встретиться с римлянами, если не как с соратниками, то как с врагами».
22. (1) После речи претора поднялся шум. Одни ее одобряли, другие сурово бранили одобряющих, (2) и уже не только отдельные люди, но и целые города спорили между собой; должностные лица союза – их называют «дамиурги» и избирают числом десять человек66 – тоже вступили в перепалку ничуть не менее горячую, чем толпа. (3) Пятеро говорили, что они внесут предложение о союзе с римлянами и поставят его на голосование; пятеро других утверждали, что закон запрещает должностным лицам ставить на голосование, а собранию принимать решение против союза с Филиппом. Так в перебранках прошел еще один день. (4) Последний, третий, день остался собранию для
