но намного лучше масштабируется. И стоит около триллиона, поэтому… лучше всего использовать его как сердце крупных мегаполисов, развитых регионов и промышленных зон. Вроде этой, – я обвёл руками кабинет.
Старк впечатлился:
– А Астероиды? Ты что-то про них говорил.
– Я надеюсь, Тони, – я посмотрел на него пристально, – что ты никому не будешь говорить про то, о чём мы тут болтали.
– В основном болтал ты.
– Бремя презентатора, – я пожал плечами, – астероиды… это вторая великая ценность после реакторов. К примеру, в одном астероиде, размером километр на два километра количество металлов равно… примерно двадцати триллионам долларов.
Тони присвистнул:
– Ну нихренаж себе.
– Самое главное, Тони, что эти деньги реальны. Это не денежный пузырь, не обеспеченный золотом – это товар. Причём самый простой – миллионы тонн стали и прочих металлов, так нужных промышленности. Если мы хотим мира… я считаю, что нам нужно сконцентрироваться на развитии энергетики и инфраструктуры всей планеты. Кстати, твой отец когда-то создал Старк-экспо… как город будущего.
– Ну? – напрягся Тони.
– Ёбург – это мой «город будущего» В нём уже пять миллионов человек. И это не какие-нибудь китайцы. В нём триллионы долларов и сложнейшие системы безопасности, транспорта, торговли и услуг, промышленности, науки. В нём есть и бедные, и богатые, но нет голодных и больных, а каждый ребёнок может претендовать на самое лучшее образование. Преступность одна из самых низких на планете, система защиты такая, что ты и через сто лет не создашь оружие, способное навредить городу. Если хочешь дальше строить со мной будущее – рекомендую поотираться тут. Поговорить с людьми, посмотреть, что и как я создал и как это прижилось в народе. А потом поговорим более серьёзно. Будем прожектёрствовать!
70. То, что мы не хотим замечать
– Это мои прямые обязанности, – я сел в кресло без приглашения, – заниматься стратегией развития…
– Ну хорошо, – Лазарев с сомнением на меня посмотрел.
– Больше всего я опасаюсь, что не слишком честные и умные люди, получив деньги для свершения большого дела, руководствуясь низменными инстинктами и предрассудками, только профукают всё. Каждый такой хочет обустроить Россию, возможно, даже, искренне. Я и сам этим болен в какой-то мере, но я – могу рискнуть своими средствами.
– Например?
– Начну, пожалуй, с того, что нам придётся совершить огромный проект, покруче коллективизации и индустриализации. На данный момент в России осталась советская стратегическая модель развития страны. Взять, к примеру, Швейцарию. Экономика ориентирована на научные отрасли, экспорт, огромные дотации получает железнодорожный транспорт. Уровень образования крайне высокий, уровень безработицы – крайне низкий. Белые воротнички – офисный планктон, едут в Швейцарию из соседних государств, как гастарбайтеры.
– Думаешь, у нас возможно такое?
– Возможно всё. Но не сразу и не бесплатно. Швейцария отличается развитой сетью инфраструктуры и фактически – однородностью. В ней нет гигантомании, они не смотрят, сколько Англий поместилось бы на их территории… вместо этого – у них есть одна большая, но полностью освоенная территория, где жить в деревне не хуже, чем в городе. К примеру, возьмём опыт второй мировой – бомбардировки германии были малоэффективны. Потому что заводы и предприятия были равномерно распределены по всей территории, под конец войны, когда германию уже почти полностью разбомбили, они увеличивали выпуск оружия и техники.
– Это то мне известно.
– Тогда едем дальше, – отмахнулся я, – в советском союзе основная модель развития строилась на существовании супергородов. Москва, Ленинград, Севастополь, Киев, Минск, и так далее. Столицы республик и промышленных районов получали всего и по первому разряду, особенно Москва, тогда как, возможно, в десяти минутах езды от города есть сёла, в которых нет самых элементарных удобств. Территориальная кастовость укрепилась в сознании очень крепко, как только началась перестройка, деревни вымерли, поскольку их вообще перестали поддерживать. Народ ломанулся в города. В Москве в
