пробивавшемуся сквозь пелену тумана, и небо опять начиналось прямо от земли, и Непомилуев шел по его дну. Он любил в такие минуты разговаривать с самим собой и принимался говорить в полный голос и читать стихи вслух. Ну и пусть он плохо читает, кому это мешает, если он здесь один?

Он не хотел сейчас вспоминать никакое прошлое, не хотел размышлять о будущем. Он хотел теперь жить одним мигом, вот этим. А что будет дальше? А что будет, то и будет. Лишь бы дорога подольше не кончалась, лишь бы петляла, поднималась и опускалась, словно дышала, как громадное живое существо, и не сбрасывала с себя Павлика, потому что он не хотел причинять ей вреда.

На одном из поворотов Непомилуев увидел впереди что-то большое, тускло отсвечивающее в ночи, и странным казался этот отблеск в безлунную, тихую ночь. Мальчик подошел ближе. Грузовая машина съехала наполовину в кювет, дверка была открыта, водителя нигде не было, а выключенные фары улавливали и отражали непонятный свет.

Павлик обошел машину вокруг, заглянул в кабину, затем под кузов – везде было пусто. Машина показалась ему знакомой – это был тот самый автомобиль, который он видел во время своей последней летальной ночи. «Жаль, что я не умею водить, – подумал Павлик. – Сейчас бы сел и поехал. Ехать, наверное, еще лучше, чем идти». Он залез в кабину и, как маленький, стал трогать руль, приборы, рычаг коробки передач. Потом вылез и двинулся дальше. Сколько он уже прошел, сколько было ему еще идти? Шел ли он в нужном направлении и куда и когда придет – ничего этого он не знал. Не знал, сколько теперь времени, какой день недели и месяц, какой год – всё это вдруг стало неважным, и он не удивился бы, если бы сейчас из темноты выступили воины из дружины князя Игоря или солдаты иных старинных и недавних войн, которые прокатились по этой неровной земле.

Узким направленным светом прорезала в тумане дорогу желтая фара, раздался рев двигателя, пешеход отошел в сторону, однако мотоцикл, обогнав его, остановился.

– Тьфу ты, черт! – выругался Леша Бешеный. – Так бы и попал под колесо. Кого на ночь глядя несет? Пашка? Пьяный? От бабы идешь? Молодца! ГАЗ шейсят шестой видел? Это Тольки Шалахвоста. А куда Толька сам подевался? Ладно, утром разберемся. Садись, подвезу.

Не доезжая зеленого домика, мотоцикл свернул в проулок к просторному кирпичному дому, в котором едва светилось тускло озаренное пыльной керосиновой лампой окошко.

– Ко мне зайдешь?

– Ага, – легко согласился Павлик.

Жена Леши Бешеного, молчаливая, совсем не похожая на деревенскую женщину, собрала на стол. На Павлика поглядела мельком и безо всякого любопытства, но гостю не по себе от ее взгляда сделалось.

– Выпьем по маленькой?

Непомилуев теперь бы уже и выпил, он даже очень хотел теперь выпить и посмотрел на водку жадно, требовательно, как не смотрел еще ни разу, но произнес другое:

– Я не пью.

– Вот как?

– Я больше никогда в жизни пить не буду.

– Почему? – удивился Леша.

– Я обет дал сегодня ночью.

– Что ж, уважаю. Хотя на всю жизнь – это ты, мне кажется, загнул. Давай для начала на год. А там, если захочешь, продлишь. Ну а я, извини, обедов не давал и рюмочку свою выпью, потому как без рюмочки, Пашка, тут совсем сопьешься. Так-то вот, брат. Хороший ты, Паша, мужик, – сказал Леша, жуя луковицу. – Не то что эти твои приятели.

– Вы их не знаете совсем.

– Ты мне, во-первых, не выкай, а зови по-нашенски на «ты» и «дядя Леша», потому как я тебе по возрасту, считай, в отцы гожусь. А во-вторых, знать- то я их очень хорошо знаю. И тебя тоже вижу. Ты вот смотри, первый раз в деревенской избе. А всё делаешь правильно. Обувь снял, вошел, поклонился, как положено, первый раз от угощения отказался, а потом ломаться не стал, уплетаешь за обе щеки и хозяйку мою радуешь. А ее надо, брат, радовать. Работа у нее нерадостная, не дай тебе бог… А эти твои сокурснички – или кто они там тебе – гнилые люди, – произнес Леша Бешеный с обидой. – Высокомерные. Я вот пробовал с одним вашим о литературе поговорить. Так он на меня так глянул, будто я вошь какая-то. А я, между прочим, люблю книги читать. И не какого-нибудь там Чаковского или Бабаевского. У меня в Москве знакомый продавец в букинистическом был. Возле памятника первопечатнику Ивану Федорову.

– А почему был?

– Посадили его, – буркнул Леша. – Спекулировал потому что и меры не знал. Никто в России меры не знает. И не смотри на меня как ежик. Я тут ни при чем. А вот твоих бездельников я твоему начальнику сегодня сдал. И не просто сдал, а заставил его приехать, как он там ни упирался и ни говорил, что и так всё знает.

– Откуда знает? – насторожился Павлик.

– А мне какое до этого дело? У меня работа стоит. Я его за шкирку – и сюда. Потому что, если три дня лил дождь, а потом солнце вылезло, надо в поле