затем плавание на сухогрузе «Раздольное» в течение 24 суток до Хайфона и только потом, собственно говоря, поездка на автомобиле по знаменитой, насквозь простреливаемой американскими истребителями, дороге № 4 Хайфон – Ханой. Во время плавания состоялась весьма нежелательная встреча нашего судна с американским штабным авианосцем «Райт» – до сих пор храню сделанные мною фотографии этого знакомства.

В ту первую поездку я познакомился с ответственным секретарем тогдашнего Комитета дружбы со странами Индокитая Григорием Локшиным, корреспондентами московских средств массовой информации во Вьетнаме Мишелем Ильинским, Сережей Афониным, Леней Кричевским, Андреем Левиным и другими.

С Мишелем мы дружим уже сорок лет. Все встречаемся – кто жив – каждый год в гостях у московских вьетнамцев на встрече вьетнамского Нового года «Тэт», на собраниях и конференциях Общества дружбы Россия – Вьетнам. Увы, Марика на очередной встрече уже не будет.

Надо сказать, что названные мною москвичи, как и многие неназванные, были либо коллегами Марика по МГУ, вроде в будущем ответственного работника ЦК КПСС Игоря Огнетова и других ведомств, как, скажем, почетный президент нашего общества Женя Глазунов, либо его студентами. Не могу не назвать Женю Кобелева – первого советского студента, учившегося по плану обмена во Вьетнаме, автора монографической книги о Хошимине.

Для меня и по сей день загадка, почему, поступая на восточное отделение истфака (не утверждаю, что это точное название) Марик выбрал именно труднейший вьетнамский язык (наряду со вторым европейским – французским). Остро востребованными тогда были, разумеется, китайский, особенно после провозглашения КНР, и отчасти корейский, поскольку началась война на Корейском полуострове.

Как бы то ни было, Мариан Николаевич Ткачёв со временем стал, с моей точки зрения, лучшим в Советском Союзе знатоком вьетнамской культуры, особенно литературы. Удивительное дело, он полюбил и, что уж совсем невероятно, блистательно перевел на русский язык средневековую вьетнамскую литературу, меж тем как классические произведения той эпохи лишь считаные высокообразованные вьетнамцы способны прочитать. Для ясности – кто в нашей стране сегодня в состоянии прочитать в оригинале, т. е. не в пересказе, по сути, в переводе «Слово о полку Игореве» или «Повесть временных лет»? Только специалисты.

Поэт сказал: «…большое видится на расстоянии». В принципе это верно. Однако уже сейчас, когда мы еще не привыкли говорить о Марике в прошедшем времени, можно утверждать: он был одним из самых талантливых представителей отечественной школы художественного перевода вообще, независимо от того, о переводах с какого языка ни шла бы речь…

До сих пор и дети, и взрослые обожают переведенную им сказку То Хоая «Приключения кузнечика Мена». Список переведенных книг впечатляет: Нгуен Хонг «Воровка», Нгуен Динь Тхи «Вперед, в атаку!», Тхань Тинь «Капли морской пены», Ван Линь «Дальние края» и, разумеется Нгуен Туан, в том числе том избранных произведений, вышедший в нашей стране еще при жизни классика.

Потому в писательских и вообще творческих кругах Вьетнама имя Ткачёва – настоящая легенда, владеющие русским языком вьетнамцы называют его исключительно по имени-отчеству – «Мариан Николаевич» – хотя произношение этих слов дается им далеко не просто. Разумеется, авторы, ставшие близкими друзьями, были с ним на «ты».

Надо сказать, что скромный, не по современному вежливый и обходительный Мариан бывал чрезвычайно упорен и настойчив в привлечении тех советских писателей, кто побывал в годы «той» вой-ны в сражающемся Вьетнаме, к работе Совета по вьетнамской литературе, который он же создал и которым руководил. В том числе, к примеру, такого маститого, как Константин Симонов. С его сыном Алексеем, известным кинорежиссером, а ныне президентом Фонда защиты гласности они стали ближайшими друзьями.

В Литературном институте Ткачёв вел занятия с вьетнамскими студентами, стажерами и аспирантами. Обычно таковых было четыре-пять человек, но на его семинары приходили и другие вьетнамцы из различных московских вузов, а также некоторые сотрудники посольства и торгпредства. По его приглашению я, как и некоторые другие коллеги, провел в разные годы несколько таких семинаров – в основном о военной и приключенческой литературе.

Недавно в Москве проходил слет иностранцев, закончивших советские вузы, кто десять, а кто и сорок лет назад. Один вьетнамец, уже немолодой писатель, позвонил мне – помнит, оказывается, эти организованные Ткачёвым встречи.

Число друзей Ткачёва и его личный авторитет в Индокитае просто не поддаются измерению. В этом не раз я мог убедиться лично: мне довелось бывать вместе с ним и во Вьетнаме, и в Лаосе, и в Камбодже.

Марик обожал классика вьетнамской литературы Нгуен Туана – «старика Туана», как его заглазно называли друзья. Мне посчастливилось несколько раз встречаться с этим мудрым, удивительным человеком, к слову, высокообразованным, что не так уж часто встречается и в московской писательской среде. Марик не просто дружил со стариком, он его весьма успешно переводил, сделал великолепную прозу Туана доступной и для русскоязычного читателя.

Однажды, в феврале 1986 года. мы с Мариком навестили старика в его более чем скромном, а если честно – то бедном жилище неподалеку от железнодорожного вокзала в Ханое. Пришли с подарками – голодновато тогда было во Вьетнаме, принесли с собой вовсе не сувениры, а мясные консервы, чай, мыло, сахар и тому подобное. Надо было видеть, с каким достоинством, словно невзначай, Туан небрежно задвинул посылку ногой под кровать… И не поставил нас в неловкое положение словами благодарности. В свою очередь налил нам и себе граммов по тридцать настоящего французского коньяка – последние капли из пузатой бутылки, которую он сохранил еще со времен французского Индокитая.

Незадолго до того большая группа деятелей литературы и культуры – в основном участников Сопротивления и Освободительных войн – была награждена орденами. Марик попросил и Туана показать свой новый орден. Старик досадливо отмахнулся. Оказывается, его сильно и расчетливо обидели: