– Уверен. Он плакал, потому что ему не дали вина.

– Вообще-то на фонограмме есть детский плач. Но бывает и смех сквозь слезы. Недурная форма конспирации, как по-вашему?

– Не знаю.

– Не знаете чего?

– Ничего не знаю.

– Бросьте, вы гораздо умнее, чем кажетесь!

– У меня это – врожденное.

– Хм… Ну а с кем вы смеялись до отъезда в заповедник.

– До отъезда я хохотал в одиночестве.

– Неправда!..

Снова вспыхнул экран. Я показывал двум глюэнским писателям свои старые карикатуры. Они ухмылялись – тоже чуть заметно, но все равно шире, чем узаконенный «оскал учтивости», сказал дегустатор.

– Сколько раз они смеялись?

– Я не считаю это смехом!

– Хорошо. Сколько раз они делали то, что вы не считаете смехом?

– Один-единственный.

– Неправда!

И опять засветился экран… Я покрылся холодным потом.

– Над чем они смеялись?

– Я не могу назвать это смехом!

– Ладно… Над чем они делали то, что вы не можете назвать смехом?

– Они… Я думаю, над моими карикатурами.

– Карикатуры, это вон те рисунки?

– Да.

– А что в них смешного?

– Видите ли, карикатуры и рисуют-то, чтобы смешить людей.

– Почему вы не заявили о них на таможне?

– Я предъявил свой багаж для досмотра.

– Да, но вы не указали, в чем их назначение. И таможенники решили, это – реалистические изображения землян. В протоколе прямо сказано, – он взял со стола какой-то листок и прочитал вслух: – «Портреты землян, индивидуальные и групповые, архитектурные пейзажи»…

– Моя вина, если у ваших таможенников нет чувства юмора?

– У них есть все чувства, положенные мужчине и офицеру! – Дегустаторский голос постепенно наливался металлом. – Вернемся-ка лучше к делу. От души ли смеялись ваши собеседники?

– Что такое вообще душа? Я атеист.

– Не надейтесь сбить меня с толку! Ставлю вопрос по-другому. – Он постукивал костяшками пальцев по столу в такт слогам. – Ис-крен-не ли сме-я-лись ва-ши со-бе-сед-ни-ки?

– Я не считаю…

– Хорошо, – перебил он. – Искренне ли они делали то, что вы не счи…

– Черт подери! – заорал я. – Землянин я! Понимаете, зем-ля-нин! И не знаю ваших порядков! Объясните наконец, в чем дело?

– Что ж, – сказал Эсдэкр, – теперь можно и объяснить. Год назад у нас началось всеобщее публичное обсуждение законопроекта о реформе смеха.

– Ничего не слыхал об этом.

– Разумеется! Все публичные обсуждения у нас всегда проходят тайно. На время обсуждения смех был объявлен нежелательным, и гражданам вменялось в обязанность от него воздерживаться. А две недели назад законопроект был утвержден и обрел юридическую силу.

– Но я сидел в заповеднике и ничего не знал!

– Они знали.

– Это же я, я их смешил! Понимаете – Я?!

– Каждому – свое. Вы за подстрекательство к смеху подлежите немедленной высылке.

– Скажите, – силы меня покидали, – что вы имеете против смеха?

– Имею! – возмутился Вург. – Я вообще бессребренник! Просто смех, как и любая реакция индивидуума, должен быть коллективным. – Он говорил резво,