«Смелость» (“Mut”), в которой содержится явный вызов Богу и судьбе, Бостридж объединяет текст, отношение Шуберта к религии и его искусство под лозунгом «негативной способности» Дж. Китса, то есть «…способности существования в неуверенности, тайнах, загадках без какого-либо раздражения по поводу отсутствия фактов и рациональности». (GuerrieriM. [электронный ресурс] URL: http://www.bostonglobe.com/arts/books/2015/01/24/ review-schubert- winter-journey-anatomy-obsession-ian-bostridge/1beDSGcsNtw8DPocyECigK/story.html#skip-target1)

Следуя многочисленным загадкам, содержащимся в музыкально-поэтическом тексте, книга также содержит множество настроений, образов, скрытых намеков и парадоксов. Так, в главе, посвященной песне «Ворон», исследуется символизм фильмов Хичхока и картин К. Д. Фридриха, а глава «На реке» содержит описание альпийских ледников, которые представляли большой интерес для европейских интеллектуалов.

В век тотальной дигитализации как литературных, так и музыкальных текстов, этот томик с обложкой, содержащей намек на ускользающий в неизвестность путь героя особо важен и как реминисценция об утраченных культурных ценностях, и как возможность погрузиться в мир Другого, найдя в нем общие моменты со своим миром, миром читателя и слушателя сегодняшнего дня. Несмотря на многочисленные интерпретации цикла и на обширную музыковедческую литературу, посвященную Шуберту, работа Й. Бостриджа является, пожалуй, первым полноценным культурологическим исследованием «Зимнего пути», тем более убедительным и достоверным, что автор проделал путь как интеллектуального, так и художественного освоения этого произведения. Объединяющей темой всех этих, на первый взгляд тематически разрозненных глав, становится соединение красоты и боли в творчестве Шуберта и романтиков в целом. Для Бостриджа «Зимний путь» – это открытие Шубертом красоты через боль, силы красоты, которая помогает эту боль переносить. Говоря словами самого композитора, «Когда я пытался петь о любви, она превращалась в боль.”

В поисках ответа на вопрос о важности «Зимнего пути» для современного слушателя, важно обратиться к восприятию этого цикла в разных аудиториях. Реакция публики, заполнявшей до отказа различные концертные залы, от Московской консерватории до Зальцбургского Моцартеума, которую я наблюдала, практически во всех случаях, носила характер некоторого оцепенения, овладевавшего аудиторией после последней песни, что сменялось овациями, носящими катарсический характер, который я ощутила и на себе и которого так не хватает в нашем прагматическом мире, в котором жизненные цели успеха и материального благополучия заставляют забыть о том, что существуют и всегда будут существовать любовь, стремление к взаимности и соотнесенность внутреннего состояния с окружающим миром, который окрашивается в тона нашей любви, счастливой или несчастной. И – самое главное – перед нами снова и снова встает важнейший вопрос нашего бытия – «Куда мы идем?» и какова цель нашего жизненного пути.

Современная культура, прошедшая через рационализм и прагматизм, постмодернизм и нео-архаику, признающая свою исчерпанность и угасание творческого импульса, формирует различные стили и направления, имеющие в своих названиях приставки «пост-» или «нео-», основанные на эклектическом смешении весьма произвольно выбранных фрагментов культурного наследия человечества. В этих условиях обращение к стилям прошлого носит не только характер постмодернистского цитирования, но и выражения тоски по утраченным ценностям, эстетическим и этическим, которые были основой художественных практик прошлого. Одним из таких периодов истории культуры, из направлений художественной жизни, является романтизм, периодически выходящий на современную культурную сцену, привлекающий как любителей и ценителей великих произведений романтиков, так и мало искушенных читателей, зрителей и слушателей, находящих в произведениях романтического искусства ценности и эмоции, столь недостающие в век тотальной коммерциализации, культа успеха и господства пиар-технологий. Одним из проявлений интереса к романтизму (и романтическому) в искусстве служит популярность такого распространенного в музыкальной культуре жанра как романс (в немецкоязычной традиции – Lied). К этому камерному жанру обращаются известные исполнители, романсы звучат на концертных площадках разных стран мира, на музыкальных фестивалях, привлекая публику разного возраста и социального положения. Рассматривая причины растущего интереса к столь камерному жанру, к произведениям, сосредоточенным на раскрытии внутреннего мира лирического героя, мы выделили ряд моментов, которые помогут ответить на вопрос о том, чего же не хватает нашим современникам в более масштабных формах искусства, чего мы ищем и что находим в них, что говорят нам эти музыкально-поэтические миниатюры сегодня и что они значили для людей своей эпохи.

Употребляя слово дискурс для исследования музыкально-поэтических текстов, мы пользуемся им в значении, выходящем за пределы его лингвистического значения. Под дискурсом в исследованиях культуры конца XX века, в особенности в направлении cultural studies, всё чаще понимается «социально обусловленный способ говорить или думать об определенной теме». [Fiske J. British Cultural Studies. – In: Channels of discourse. Chapelhill: The University of North California press, 1087. P. 16] В этом понимании дискурс приобретает статус социокультурного феномена, для которого характерны соотнесение с определенной областью социального опыта, которую он наделяет смыслами; социальная локализация, в которой возникают эти смыслы; лингвистическая (или какая-либо другая) система сигнификации, при помощи которой эти смыслы продуцируются и циркулируются. Дискурс воплощается в текстах, которые также понимаются широко, выходя за литературно-лингвистические рамки – мы можем говорить о текстах архитектуры и живописи, в которых вообще нет вербального элемента, но которые, тем не менее, семиотически наполнены. Дискурс может быть выделен в общем пространстве значимых высказываний как по признаку формы, так и содержания. В нашем случае мы отталкиваемся от формы дискурса, называя его музыкально-