работающем на последних каплях бензина двигателе, когда все цилиндры еще горячи, и поршни исправно вращают коленвал, но бак уже показывает дно, и двигатель, зачихав черным дымом, вот-вот замолкнет. Сердце билось отчаянными быстрыми толчками, на износ, но и его ресурс был не бесконечен.

Захватить правой рукой. Подтянуться. Десятая скоба, половина пути. Эхо от молота в висках складывалось в музыку.

— …Ты какую музыку больше любишь? — я не то чтобы не имел раньше дела с девушками, семнадцать лет — в этом смысле очень неоднозначный возраст, но о чем нужно говорить с ними в кафе, соображал не слишком хорошо. В животе продолжал медленно вращаться теплый ком, мысли со стеклянным звоном бились об упрямый череп — и среди них не было ни одной удачной.

Алиска помотала ладонью около уха.

— Ну… что-нибудь веселое, не напрягающее, типа вот этого, — она показала большим пальцем за спину, где продолжал радовать своими хитами безымянный певец диско. Алиса подвигала головой в такт ритму, чтобы показать степень своей удовлетворенности. Я уставился в окно, там как раз проехал грузовик с солдатами, на заднем плане виднелись красивые пушистые плюмажи дыма из заводских труб — его запах чувствовался даже тут, системы фильтрации на заводах давно отключили. Нет времени на здоровье, когда родина в опасности.

Быть может, это и есть мой звездный час?

— А что если в какой-нибудь выходной, если нас отпустят, выберемся в город? — я напряг оставшиеся извилины своего сбивчивого, паникующего мозга. — Танцев не обещаю, но можно будет просто посидеть, послушать музыку, вроде бы в «Интуристе» есть приличное кафе, можно туда…

Алиса наклонилась вперед, наши головы почти соприкасались. От ее дыхания у меня сразу запотели глаза и окна в кафе, она пахла ванилью, молоком и сладким сиропом. И еще, совсем капельку, каким-то легким алкоголем, вроде наливки. Но я в этом совсем ничего не понимал.

— Саш… ты правда думаешь, что это все серьезно?

— В каком смысле? — я ничего не думал, но знал точно, и сейчас бросал все войска в решающую отчаянную атаку. — Просто хочу пригласить…

Алиса хихикнула с каким-то восторженным, нездоровым весельем. Ее лицо было так близко, что глаз искажал перспективу, превращая изящный овал в ухмыляющуюся инопланетную маску.

— Ты в самом деле думаешь, что мы… что мы с тобой теперь типа пара? Можем ходить по кафешкам, слушать музычку, кушать мороженки? Нет, правда, не шутишь? Сашок… без обид, конечно, но где ты — и где я? На хрена, извини мой немецкий, ты мне сплющился, а, товарищ инвалид? Неужто думаешь, что я не найду кого получше?

В голове со свистом неслись упругие струи ледяного ветра. Они обладали почти алмазной твердостью и полосовали в безвольные жгуты съежившиеся чувства, надежды и намерения. Вот так. Ведь я… но она же… я был уверен…

Алиса щелкнула и повалила ногтем пустой бумажный стаканчик.

— Ладно, парниша, не бери в голову. Сложно тебе будет дальше, после того, как я тебя отшила — но тут уж ничем не могу помочь, придется как-то справляться. Чувства — дело такое: сегодня есть, а завтра нет. Так что вот завтра и увидимся, кавалер — может, уже и полегче будет. А нет, так и нет. — Она выскользнула из-за столика, в секунду обернулась в свою курточку, фальшиво насвистывая «Кавалергарда век недолог…» и выскользнула за дверь.

Музыкальный автомат поперхнулся очередным электронным куплетом и сменил пластинку. Полилась размеренная, ухмыляющаяся гитарная рифма — где же ты, сволочь, раньше-то была?

Time don?t fool me no more

I throw my watch to the floor, it?s gone crazy

Time don?t do it again now I?m stressed and strained

Anger and pain in the subway train

It?s a timing tragedy, I think it?s nine when the clock says ten

This girl won?t wait for the out of time, out of time man

Было очень больно. То есть больно было всегда — на то и инвалидность, плюс Алиса, уходя, еще и двинула мне стулом по ноге. Но то была обычная, традиционная боль, обитающая на задворках сознания и потому вроде бы даже не ощущаемая. А здесь — что-то будто бы оборвалось в груди, прямо по центру, горячее и живое, появившееся, когда я увидел эту девчонку со смешными хвостиками. Оборвалось и упало на грязный бетонный пол, и только тихонько, неразборчиво подвывало сейчас. Никогда больше… и ведь так было всегда, а ты зачем-то понадеялся и… выставил полным кретином… дурак, дурак…

«Ничем не могу помочь».

Я медленно оделся и вышел. Еще по-зимнему холодный ветер нагонял медленный желтый смог, в носу защипал знакомый горьковатый запах, высохшая и зашершавевшая душа роняла в пустоту редкие соленые слезы.

Грудь болела и болела.

…Восемнадцатая скоба оказалась коварной — она решила вывалиться из стены только когда я ухватился второй рукой, налег всей тяжестью, без прочной точки опоры. Тогда-то она и заскрипела и подалась из стены, и саданула между делом по носу, и, вырвавшись из рук, с невыносимым в этой пустой