Рождение человеческого сознания, изображенное в этом параграфе, может рассматриваться как:
(А) метафора «утраты невинности» человечества и отчуждение от «естественного» способа бытия в мире;
(Б) спекулятивное эпизод с приблизительной опорой в эволюционной психологии.
«„Последний Мессия“, Мудрость в Открытом Воздухе: Норвежские корни Глубинной Экологии» (1993), под ред. Peter Reed и David Rothenberg (переводчик Sigmund Kvaloy и Peter Reed); Философия сегодня, март-апрель 2004 (переводчик Gisle R. Tangenes). К сожалению, философский шедевр Цапффе, «К трагедии» (1941) так и не появился ни на одном из других языков к моменту написания этой книги. Но как бы там ни было, краткое изложение содержания, а так же отрывки из этого трактата и других трудов Цапффе, переведенные на английский язык Tangenes, свидетельствуют о том, что на протяжении всей своей долгой жизни он не оставлял и не ослаблял пессимистических принципов «К Трагедии», как-то они были кратко изложены в миниатюре «Последний Мессия». Хотя может показаться странным и даже нелепым, что в данной книге столь много внимания уделяется дискурсу о коротком эссе, написанном малоизвестным европейским философом в начале 1930-х годов, тем не менее, нужно же с чего-то начинать.
Соединяясь под обозначением «конструктивизм», философы, социологи, и другие авторитеты из разных областей, каждый по своему обсуждали сфабрикованный характер нашей жизни. Примеры: P. L. Berger и T. Luckman, «Социальная конструкция реальности», 1966; Paul Watzlawick, ed., «Изобретая Реальность: Как мы знаем то, что мы полагаем, мы знаем?», 1984; Ernst von Glasefeld (Эрнст фон Глазерсфельд), «Радикальный конструктивизм: Путь познания», 1996. Для читающих интеллектуалов это лишь одна из идей, что занимают их дни. И хотя эта идея не столь часто проникает в массы для обсуждения, иногда она доходит и до масс. Например, в кинематографе сфабрикованность основ нашей жизни всплывает в заключительной сцене «Героя» (1992), когда протагонист, в титрах именуемый Бернард Ле Плант, воссоединившись с сыном, кратко делится с ним своей мудростью: «Помнишь, сынок, я обещал рассказать про жизнь?», говорит он. «Так вот, жизнь странная штука. Люди постоянно говорят о правде, все хотят знать правду, словно это нечто вроде рулонов туалетной бумаги, которые хранятся в шкафу. Но постепенно узнаешь, что правды никакой и нету. А все что есть, это бред и чушь, прошу простить мой французский. Слои и слои чуши и бреда, которые наслаиваются один на другой. И все что ты делаешь, когда повзрослеешь, это выбираешь для себя свой слой чуши, который тебе нравится, и эта чушь становится твоей чушью. Понял?» Несмотря на цинизм Ле Планта, он искренне желает наладить отношения с сыном. (Голливуд всегда с охотой инвестирует в сюжеты о «восстановлении» семейных уз.) И эти узы, основанные на объяснениях о сути чуши, сами обращаются в чушь — поскольку у нас нет объективных причин предпочитать один слой чуши другому, если только мы сами уже не полны чуши к тому моменту — и эту операцию проделывает сентенция Ле Планта о том, что «Все, что есть, есть чушь», пусть и даже без его понимания о том, как эта чушь работает. И хотя этот совершенно не тот месседж, который киношники желали донести до массовой аудитории при помощи фильма и философствований Героя, этот месседж все равно случился.
Не стала препятствием и посмертная репутация Вейнингера — покончившего с собой выстрелом в сердце в возрасте двадцати трех лет — еврея- антисемита, обратившегося в христианство, жизненное решение которого хорошо смотрелось в резюме перед Второй Мировой войной, и которое всегда будет хорошо выглядеть в глазах среднего евангелиста, до самого Судного Дня. (Естественно, работы Вейнингера были повсеместно переведены и
