неприкрытый атеистический план.

Теисты не нуждаются в ограничительных рамках для выдавливания смысла из своей жизни, поскольку верят, что обладают абсолютными рамками Высшей Воли, пусть в действительности это и не так. Постепенное исключение божественности из культурной продукции высшего и низшего качества свидетельствует о том, что сегодня теизм является слабой основой для большинства смертных, по крайней мере тех, кто потребляет продукцию высшего и низшего качества. Если бы это было не так, то кинофильмы и иные виды развлечений, смысл которых находится в рамках романтической любви, социального акционизма, и тому подобного, не находили бы спроса и оказались ненужным, как это сегодня имеет место в определенных сектах амишей и меннонитов.

За пределами кинофильмов план по смене одних рамок существования на другие реализуется более затруднительно. Тем не менее, поскольку эти рамки выстроены нашим сознанием, а не режиссерами, они могут рухнуть в любой момент. И хотя существуют такие, кто верит в предельные рамки проживания наших жизней, сила этой веры неубедительна и по большому счету неутешительна. Вера в некий абсолют — или, альтернативно, в некие не- теистические смысловые рамки — может споткнуться без предупреждения. И как только эти рамки проваливаются сами в себя, нам приходится откатываться назад к основам и отправляться на поиски новых рамок. Но ни одни рамки не могут оставаться постоянными в сохранении покоя нашего рассудка и оказания помощи в формировании смысла существования. Движение от одних рамок к другим дает нам некий комфорт и временное чувство благополучия, однако, оставляет последние рамки, за границы которых нам никогда не вырваться, поскольку эти рамки укреплены ожиданием боли, и далее, в некотором роде, смерти. Очень мало найдется охотников подробно и долго изучать эти предельные рамки. Принимая во внимание известные обстоятельства, счастливейшей эпитафией на надгробии, может стать: «Он так и не узнал, что с ним случилось».

Немного поразмыслим о том, стоит ли считать смерть мгновенную и без некоторого предупреждения лучшим способом нашего ухода…

В «Письме о Счастье» к Менекею, Эпикур писал: «глуп… кто говорит, что боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда придет, а потому, что она причинит страдания (уже самим) тем, что придет». Мы понимаем это заявление так, что нет ничего глупого в том, чтобы бояться страданий, возникающих «когда придет» смерть. Сам Эпикур на смертном одре обращается к своему другу Идоменею со следующими словами: «Писал я это тебе в блаженный мой и последний мой день. Боли мои от поноса и от мочеиспускания уже так велики, что больше стать не могут; но во всем им противостоит душевная моя радость при воспоминании о беседах, которые были между нами». Очевидно, что Эпикур имел все, о чем только может мечтать смертный: бесстрашие к смерти и радостное приветствие ее прихода.

Спокойно принимающий свою смерть основатель эпикурейства тем не менее не оставил никакого логического аппарата в отношении того, почему остальные так же не должны смерти бояться. Единственная логическая формула Эпикура по освобождению от страха смерти сводится к следующему: «Что присутствием своим не беспокоит, о том вовсе напрасно горевать заранее. Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет». Советуем всем взять логическую формулу Эпикура на вооружение и не мучить себя «напрасно горюя заранее» в ожидании смерти. Но можно ли сказать тоже самое о предсмертных мучениях «когда придет» смерть? Это вопрос возвращает нас к мысли номер два по поводу счастливой эпитафии на надгробии.

Предположим, что предсмертные мучения оказались устранены из нашей жизни. Предположим, что все мы получили возможность умирать моментально и в мгновение ока, потому что в противном случае, если наша смерть не мгновенна, то наверняка повлечет за собой некоторые мучения. А как еще узнать, что ты умираешь, как не из предсмертных мучений, страх перед которыми Эпикур совсем не считал глупостью? Вот сейчас мы еще живы, а в следующий миг уже мертвы. В подобном случае никто из нас не узнает, что же случилось с ним, и насладится даром, уготованным лишь немногим. Как модель идеальной демократии, подобная процедура прихода смерти уравнивает всех и каждого, и хоть по одиночке, хоть тысячами, мы станем моментально и в мгновение ока отбывать из этой жизни. Всякий раз, когда мы садимся в кресло, мы не сможем с уверенностью сказать, что поднимемся из него опять, ведь в любой момент нашу руку может взять невидимый жнец. Кроме того, мы сможем избежать всякую боль, которая ведет к смерти, хотя это не исключает того, что мы не сможем избежать боль, которая к смерти не ведет. В таком случае, ощущение боли будет означать только одно — что мы еще не умираем. В нашей жизни не изменится ничего, за исключением того, что мы станем уходить моментально и в мгновение ока. Нам не придется думать о том, Как нам доведется умереть, а только о том, Когда нам доведется умереть. И когда это Когда наступит, мы никогда не узнаем о том, что мы умерли. Каждый наш вздох может оказаться последним. В такой ситуации мы либо должны будем стать эпикурейцами и отринуть страх смерти, либо, что более вероятно, изгнать из своего сознания мысль о том, что нам предстоит умереть моментально и в мгновение ока. Последнее более вероятнее потому, что подобное является нашим привычным сегодняшним отношением к неизбежности смерти, хотя на самом деле мы боимся не смерти, а неизбежности предсмертных мук. Некоторые нервные граждане среди нас могут оказаться парализованными ужасом от того, что каждый их следующий вздох может стать последним, однако большая часть нас конечно же не будет затронутой подобной формой непрестанного беспокойства. В качестве дополнительного бонуса нам не придется страдать от отвратительных образов по поводу того Как это случится, потому что «Как» станет одинаковым для всех. Потому, подумав еще раз, мы согласимся с тем, что счастливейшей эпитафией из накарябанных на надгробии, будет: «Он так и не узнал, что с ним случилось». Мы продолжим существовать в пределах шатких рамок, но смерть уже перестанет для нас что-либо значить, потому что ее приближение не будет чем-то особенным для нас, или для большинства из нас, поскольку некоторые нервные типы из нашего числа могут все-таки оставаться парализованными ужасом от того, что каждый их следующий вздох может оказаться последним. Но большинство из нас примут это, как принял Эпикур, и не будут испытывать никакого страха