Читателям предлагали «безыдейные и аполитичные, чуждые советской литературе произведения»[509]. Один пример – стихотворная сказка Чуковского, другой – рассказ Зощенко «Приключения обезьяны» (1945), опубликованный сначала в «Мурзилке», а потом перепечатанный во взрослом журнале «Звезда». Во время войны обезьяна сбегает из зоопарка, но у нее оказывается такая тяжелая и опасная жизнь, что она снова начинает мечтать о жизни в клетке. В конце концов зверь обретает новый дом, его находит подросток, который учит обезьяну хорошим манерам: «Я воспитал ее, как человека, и теперь все дети, и даже отчасти взрослые, могут брать с нее пример». Этот невинный детский рассказ вызвал гнев Центрального комитета Коммунистической партии. Там сочли «Приключения обезьяны» «пошлым пасквилем на советский быт и на советских людей», полным «антисоветских выпадов»[510]. Мысль о том, что обезьяна может учить советских граждан хорошим манерам, была для них неприемлемой.
«Литературная газета» также критиковала Л. Пантелеева за рассказ «Удивительное путешествие Макара Телятникова» (1946). Пантелеев придумал необычный для детской литературы того времени жанр – путешествие в будущее. Юному озорнику снится, что местный комитет партии направляет его в год 1951-й – год окончания нового пятилетнего плана. В колхозе будущего все прекрасно: построили кафе и гостиницу, по улицам ездят двухэтажные автобусы, дома жители смотрят телевизор. Этого было достаточно для того, чтобы приклеить ярлык «совершенный бред», «искаженная действительность»[511] и обвинить писателя в том, что от рассказа «обывательским душком несет» [512].
Критики совершенно не обратили внимания на то, что утопия не была центральной темой рассказа. Во сне Макар узнает, что в 1951 году он стал учителем и должен рассказать о своих школьных годах. Теперь ему стыдно за лень и проказы, и он решает исправиться, когда вернется назад в свое время. Рассказ «Удивительное путешествие Макара Телятникова» был напечатан в журнале «Дружные ребята», который критиковали за отрыв от своей основной аудитории, то есть сельских детей. Редакторы журнала, в том числе Сергей Григорьев и Валентин Катаев, были вынуждены публично каяться в своих «грехах».
Не истек 1946 год, а журнал «Культура и жизнь» унюхал еще один «пасквиль». Его автором снова оказался Чуковский; на этот раз его клеймили за переиздание дореволюционной сказки «Собачье царство» (1946). Чуковского обвинили в распространении «зоологической морали», которая «оскорбляет чувства детей, их представление о человеке». Автор нападок Е. Ватова, руководитель детских учреждений Министерства сельхозмашиностроения, добилась своего: книга Чуковского была изъята из продажи и запрещена[513].
В отличие от 1930-х годов, писатели не попадали в тюрьму и не расплачивались жизнью за свои «ошибки», обычно их просто исключали из Союза писателей и вместе с этим из литературной жизни. Тем не менее цена, заплаченная советской литературой в целом, была высока. Власти просили реалистическую литературу, прямо и просто служащую социалистическим целям, а получили литературу, лишенную каких-либо индивидуальных черт и неинтересную читателям.
Слава Сталину!
В целом уровень детской литературы последнего десятилетия Сталина у власти был низок. Популярные в 1930-х годах сравнения до– и послереволюционной жизни выливались в упрощенные, идеализированные картины. В послевоенные годы возникла вредная для литературы теория бесконфликтности. Социалистический Советский Союз – бесклассовое общество, следовательно, в нем нет и быть не может глубоких конфликтов. В отношении детской литературы (по словам историка детской литературы, писавшего в 1960-х годах) это означало, что «серьезные жизненные конфликты подменяются мелкими недоразумениями, важные морально-этические проблемы решаются с невиданной легкостью» [514].
Влиятельные учителя утверждали, что описание отрицательных черт характера и плохого поведения литературных персонажей может негативно отразиться на читателях. Поэтому писатели должны создавать идеальных положительных героев, таких, например, как в книге Льва Кассиля «Улица младшего сына». Нельзя позволять главным действующим лицам проявлять слабости или совершать ошибки. Хорошо известный педагог со всей серьезностью предположил, что повесть Гайдара «Тимур и его команда» уже не нужна советским детям, поскольку таких отрицательных персонажей, как Квакин, больше не существует. Все советские дети теперь заняты полезными делами и усердно учатся[515].
Самым частым идеальным персонажем оказался вождь страны Иосиф Сталин. Послевоенные годы были расцветом культа Сталина. Его портреты и рабски-преданные стихи и рассказы, восхваляющие диктатора, стали непременной частью детской литературы. Список авторов, участвовавших в создании культа Сталина, длинен; в нем присутствуют имена самых популярных писателей – Маршака, Барто, Михалкова, Зинаиды Александровой и Валентины Осеевой, а также молодых, начинающих авторов, например Анатолия Мошковского и Сергея Баруздина. Немало было и писателей, пишущих на других языках; многонациональный характер советской литературы, о котором столько говорили, в эти годы проявлялся, кажется, в пении в унисон славословий Сталину.
Литература о Ленине в основном опиралась на документальные материалы о его детстве, революционной деятельности и первых годах советской власти. Объект сталинского культа приобрел более нереальные и абстрактные черты. Биографические произведения были нагружены историческими фальсификациями, поскольку авторы стремились подчеркнуть ведущую роль Сталина в ключевых событиях революции. В книгах о Ленине герой – активная фигура, человек, ходящий среди людей, один из них. Ленин – прекрасный пример для детей и как человек, и как революционер. Сталин, напротив, приобрел
