характеристик. Житков наделяет их несколькими основными чертами, необходимыми для возникшей ситуации. Свойства человека – храбрость или трусость, верность или предательство – проверяются в критических обстоятельствах. Житков не специально создает портреты героев, он пишет о людях, просто выполняющих свой долг и жертвующих собой ради других. Когда требуется действие, а не только слова, некоторые выказывают трусость, эгоизм и хвастовство.

В рассказах Житкова самое главное – драматические, волнующие события, но не забывает он и о психологическом анализе. Повествование насыщенное, в нем нет лишних деталей и случайных эпизодов. Житков пишет простую, сильную прозу, его чувство стиля проявляется в предложениях, написанных с афористической точностью и говорящими деталями. Он часто использует прием сказа, повествование от первого лица с непринужденной интонацией и точной передачей профессионального жаргона. Для Житкова была очень важна достоверная терминология каждого ремесла, о котором он знал не с чужих слов.

Среди произведений Житкова особняком стоят рассказы о животных, но и тут он мог опираться на собственный опыт. В рассказе «Про слона» (1926), который Маршак на Съезде писателей 1934 года назвал «почти классическим», Житков вспоминает свое путешествие в Индию[404]. Русский моряк в первый раз видит слонов не в цирке. Он с изумлением наблюдает за их способностью работать, восхищаясь их умом, но отсутствие у людей заботы по отношению к слонам и ненужные страдания животных вызывают у него бессильный гнев.

В сборник «Рассказы о животных» (1935) Житков собрал свои лучшие рассказы – занимательные и забавные истории о диких кошках, волчатах, обезьянах, леопардах, мангустах и кенгуру. Человек пытается приручить этих диких зверей, близкое общение открывает их истинную сущность. Животные наделены индивидуальными чертами, они изображены с любовью и уважением. Автор видит в них и проявления храбрости и благодарности – чувств, которые он уважал в людях.

Своеобразным юмором пронизан рассказ под названием «Как я ловил человечков». Бабушка маленького мальчика очень ценит модель пароходика, которую разыгравшееся воображение мальчика населяет маленькими человечками. Мечта увидеть миниатюрных матросов так сильна, что в отсутствие бабушки мальчик решает разобрать палубу. Житков обрывает историю в самый драматический момент – бабушка возвращается домой и видит страх и волнение мальчика. Она даже пытается его утешить. Последняя фраза рассказа: «Она еще не видала пароходика».

В рассказике «Пудя» (1928) дети умудряются оторвать хвостик от шубы важного гостя. Взрослые ничего не замечают, и дети, когда первый испуг прошел, начинают играть с кусочком меха. В их воображении он превращается в собаку, которую они называют Пудя. Но игра вскоре заканчивается, стоит только настоящей собаке, живущей в доме, появиться перед хозяином – отцом детей – с обрывком меха в зубах. Дети так боятся потерять пса, что решаются признаться в содеянном. Взрослые не обращают большого внимания на то, что натворили дети, эти события оказались важны только для самих детей. Рассказ демонстрирует глубокое знание Житковым психологии детей, их языка и способа мышления.

В конце 1920-х годов в советском обществе происходили глубокие перемены. Пришел к власти Сталин, новую экономическую политику сменили индустриализация и коллективизация сельского хозяйства, был принят первый пятилетний план. Культура уже не могла не соблюдать идеологические требования. Многообразие литературы и других искусств исчезает, когда под руководством партии формируются профессиональные союзы творческих работников. От всех требуется теперь придерживаться социалистического реализма и поддерживать политическую линию власти.

Становление истинно советской литературы, способной служить коммунистическим целям, осуществилось отчасти через жаркие дебаты о сказках и фантастической литературе. С самого начала советской власти многие критики и школьные учителя с позиции научного материализма осуждали любое отклонение от реализма. Волшебные сказки, наравне со сказками народными, якобы распространяли чуждую, буржуазную идеологию. Еще в 1919 году в памфлете «Новому ребенку новая сказка» утверждалось, что народные сказки больше не имеют воспитательного значения, поскольку представляют собой просто «символ грубых языческих суеверий, культа физической силы, хищности и пассивного устремления от живой жизни с ее насущными требованиями в область мечтаний»[405]. Детям теперь нужны новые сказки, могущие послужить мостом от мечты и фантазии в советскую действительность.

Попытки создать сказки с революционным содержанием не привели к желаемому результату. Сергей Городецкий, известный детский поэт, писавший и до 1917 года, сочинил «Бунт кукол» (1924) – сказку в стихах, в которой куклы узнают, что «на свете этом вся власть советам», и решают взбунтоваться против своих владельцев, призывая кукол всех стран присоединиться к мировой революции. Публиковались книги с названиями типа «Еж – большевик», «Война игрушек» и «Война спичек». В школьных театрах ставилась аллегорическая пьеса-сказка Т. Морозовой «Октябрьская революция» (1922): «Жила-была на свете женщина. Она была старая и больная… И вот на старости лет у нее родилась дочь. Девочка была слабенькая и тоненькая, как тростиночка». Дочь – это сама Октябрьская революция, и «где только она вступала своими маленькими ножками, там вырастали красные цветы». Сказка заканчивалась на оптимистической ноте: «Она идет и сейчас и будет идти среди цветов, пока не будут покорены и не поклонятся ей все ее враги»[406].

Конфликт достиг кульминации к концу 1920-х годов. К этому времени догматические марксисты добились важных постов в Комиссии по детской книге при Народном комиссариате просвещения РСФСР. Подобные же экстремисты захватили в свои руки и дошкольное воспитание. На Третьем всероссийском съезде