Покачав украшенными шлемами головами, они прислушались к затихавшему на западе топоту копыт.

По равнине к северу, югу и востоку от Ниппура были рассыпаны крестьянские хижины, деревни и пальмовые рощи, пронизанные паутиной соединявших реки каналов. Но к западу земли до самого Евфрата лежали голыми и пустынными, и лишь обгоревшие пространства напоминали о том, что здесь прежде находились поселения. Несколько месяцев назад из пустыни налетела волна захватчиков, поглотившая виноградники и дома и разбившаяся о стены Ниппура. Пирр вспомнил сражения под стенами и на равнине, где его вылазка во главе наемных фаланг сломила осаждавших и обратила их в паническое бегство обратно через великую реку. Равнина тогда стала красной от крови и черной от дыма. Теперь она вновь начинала зеленеть по мере того, как всходили оставшиеся без людского присмотра злаки. Но посадившие их труженики отошли в земли сумерек и тьмы.

Впрочем, из заселенных регионов уже начал сочиться поток переселенцев, занимая созданную людьми пустыню. Пройдет несколько месяцев, от силы год, и эти земли вновь примут вид обычной месопотамской равнины, заполненной селениями и рассеченной на квадратики крошечных полей, более похожих на сады, чем на фермы. Новые люди скроют шрамы, оставленные людьми до них, и все забудется до той поры, пока из пустыни не явятся новые набежчики.

Но пока равнина оставалась пустынной и молчаливой. Каналы, пересохшие и забитые мусором, постепенно осыпались. Тут и там поднимались останки пальмовых рощ и шаткие развалины особняков и загородных дворцов. А за ними, едва вырисовываясь на фоне звезд, возвышалась загадочная насыпь, прозванная холмом Энзу – луны. Холм не был естественным, но никто не знал, что за руки возвели его и зачем. Он возник до того, как над равниной поднялись стены Ниппура, и его строители давно растворились в пыли времен. К нему-то Пирр и повернул коня.

А в оставленном им городе Амитис крадучись покинула его дворец и окольными путями направилась к некой тайной цели. Двигалась она несколько скованно, хромая и частенько останавливаясь, чтобы нежно огладить себя и оплакать полученные ушибы. Но, хромая, ругаясь и причитая, она в конце концов добралась до цели и предстала перед человеком, обладавшим значительным богатством и влиянием в Ниппуре. Он посмотрел на нее вопросительно.

– Он отправился к холму Луны, чтобы говорить с Гимиль-ишби. Этой ночью ему вновь явилась Лилиту, – наложница содрогнулась, на мгновение забыв о боли и гневе. – Воистину, он проклят.

– Жрецами Ану? – Глаза ее собеседника подозрительно сузились.

– Так, по крайней мере, он думает.

– А ты?

– Что мне за дело? Я ничего не знаю и знать не желаю.

– Думала ли ты прежде, отчего я плачу тебе за твои доносы? – спросил мужчина.

Она пожала плечами.

– Вы хорошо платите, и мне этого довольно.

– Почему он отправился к Гимиль-ишби?

– Я сказала, что этот отступник может помочь ему одолеть Лилиту.

Лицо мужчины потемнело от внезапного гнева.

– Кажется, ты говорила, что ненавидишь его?

Амитис отпрянула от прозвучавшей в голосе угрозы.

– Я заговорила о дьяволопоклоннике, не подумав, а затем он силой принудил меня открыть его имя. Будь он проклят, еще несколько недель мне не удастся присесть спокойно! – От гнева она на мгновение потеряла дар речи. Погрузившись в собственные мрачные размышления, собеседник не обратил на нее внимания. Наконец он поднялся с внезапной решимостью.

– Я слишком долго ждал, – пробормотал он, как будто размышляя вслух. – Демоны забавляются с ним, пока я сижу, сложа руки, и мои сообщники становятся все беспокойнее и подозрительнее. Энлиль его знает, что насоветует этот Гимиль-ишби. Когда взойдет луна, я поскачу на равнину и разыщу аргивянина. Удар исподтишка – он ничего не заподозрит до того мгновения, как его пронзит мой меч. Бронзовый клинок надежнее всех сил Тьмы. Каким же глупцом я был, доверившись демону!

Амитис вскрикнула от ужаса и вцепилась в бархатный занавес для поддержки.

– Ты? Ты? – Ее губы сложили вопрос, который она в своем страхе не решалась произнести вслух.

– Да! – Он окинул ее взглядом, исполненным злорадного удовлетворения, и наложница выскочила прочь сквозь занавешенную бархатом дверь, в ужасе позабыв все свои обиды.