Истинное знание приходит лишь тогда, когда его приносят перемены обстоятельств, ведь мы, самовлюблённые существа, цепляемся за свои привычки, словно свергнутые короли за руины сгоревших владений. Эту пословицу я запомнил ещё в детстве, услышав её от первых старейшин. Слова впиваются в меня, словно гвозди. От гнева сжимаются кулаки. Амит и Азкаэллон — вот мои меч и щит. Но им надлежит стать чем — то большим, скрестив клинки с сынами моих братьев.
Я научу их важности уроков прежде, чем грянет новая Буря.
Азкаэллон
На Генвинке всегда идут дожди. Всю планету захлёстывает непрестанным ливнем, превратившим континенты в топкие болота, а терзающие моря бури бьют по утёсам. Противник прячется в ядре планеты. Завтра наши роты опустятся в глубины этого мира и принесут врагу возмездие Императора. Сегодня мы стоим на палубе из стали и адамантия, на вершине огромной платформы, стойко стоящей на пути грозных волн. Я снимаю шлем и чувствую на коже капли дождя. Мгновенно промокнув насквозь, волосы прилипают к затылку.
— И где же остальные твои воины, Азкаэллон? — мой соперник показывает на пятерых Сангвинарных Стражей, сопровождающих меня. Это Люций, величайший мастер клинка во всём Третьем легионе. Лицо его благородно и аристократично, а прибитые бурей волосы непокорно хлещут по ветру. Он выглядит так, словно рождён для поединков, но всю красоту Люция портит замаравшая лицо презрительная усмешка.
— О, мне не нужно столько зрителей, как тебе, — отвечаю я, показывая на тысячу легионеров, Детей Императора, стройными рядами стоящих на той стороне.
— Твои воины ведь всё равно услышат о поражении, — в улыбке Люция много ехидства, но нет тепла и искренности.
И у него есть причины для такой самоуверенности. На лице Люция нет ни одного шрама, что редкость для космодесантников, а тем более для воинов, сражавшихся в сотнях поединков. Я спокойно смотрю ему в глаза.
— Лишь глупец хвалится победой, которую ещё не одержал.
— Возможно, — недовольно кривится Люций от моих слов. — Думаю, что и простым солдатам иногда выпадает счастье, — он шагает вперёд нарочито развязно, никуда не спеша, и обнажает меч. — Но не жди его сегодня, Ангел.
Его оружие совершенно. Это узкий и долгий меч с обвитой проволокой рукоятью, более длинной, чем я мог бы ожидать от такого клинка. Он улыбается, видя, что я изучаю оружие, и эффектным взмахом поднимает его клинком вверх.
— Он сделан под старину. Длинная рукоять позволяет мне менять хватку, — Люций показывает, как, легко переходя на двуручный ухват, а затем обратно. Я хмурюсь. Люций — нарцисс среди легиона перфекционистов. Он бьёт эфесом меча по закреплённому на левой руке боевому щиту, — Теперь, если не возражаешь, начнём же.
— До первой крови, — я обнажаю саблю с широким клинком и эфесом тех же цветов золота и меди, что и мои доспехи.
— Как пожелаешь. До первой крови, — насмешливо кланяется Люций, начиная обходить меня. Он идёт важно, всем своим видом показывая небрежность и безразличие. Он играет на публику и язвит, перебрасывая меч из руки в руку, глядя то на рукоплещущих Детей Императора, то на меня, словно вспоминая, что здесь есть и его соперник. Но это лишь представление. При всей своей манерности он не делает ни единого небрежного шага, ни на пядь не углубляется на дистанцию удара, никогда не отводит в сторону клинка.
Для Люция это не игра.
Я стою на месте. Мне некуда спешить. В отличие от многих своих братьев, я не скор на… восторженный гнев. Я привык к терпению, необходимому, чтобы защищать отца — воителя, которому вряд ли когда — нибудь потребуется моя защита. Но надменный Люций не привык терпеть.
Проходят ещё десять ударов сердец.
Дети Императора начинают уставать от ожидания, ликующие крики и насмешки сменяются скучающим молчанием. Люций прищуривается, заметив это.
— Я был готов дать тебе ударить первым, дать возможность сразиться на равных перед поражением. Но… — он останавливается, и насмешливая улыбка вновь появляется на его лице… — эта ночь не будет длиться вечно.
Он атакует.
Я вижу лишь проблески движения меча, клинок мелькает, словно бесплотная тень. Но его укусы жалят. Мне удаётся лишь отвести спешными блоками выверенные удары, защищая саблей открытое лицо. Десяток раз Люций царапает мои доспехи. Если бы он пролил хотя бы каплю крови с моей щеки, то поединок бы завершился.
И с каждой царапиной Дети Императора ликуют. Они кричат и бьют сабатонами в унисон с аплодисментами по стальной палубе платформы. Люций медлит.
— Мне приятно, что у тебя есть хоть какие — то задатки мастерства. Какое удовольствие от лёгких побед?
Я морщусь и делаю вид, что устал, стараясь дышать быстро и резко, словно задыхаюсь. Люций попадается на наживку, и делает шаг вперёд, готовя