перенести успеха «Горя от ума» и порвал с ним. Высланный из Петербурга в 1822 году, поселился в своем имении в Костромской губернии; в 1825 году вернулся в Петербург, в 1827-м снова уехал к себе в имение, где вел одинокую жизнь, занимаясь литературной деятельностью; к концу тридцатых годов читающая публика его уже практически забыла.
Это – П. А. Катенин, о нем упоминается в первой главе романа и в предисловии к «Путешествию» Онегина. К счастью, сохранилось его творческое наследие; им занимались видные пушкинисты, в их числе и Ю. Тынянов. За последние 60 лет в СССР вышло несколько изданий его произведений, включая литературную критику и даже не удавшиеся переводы из Данте. И, что для данного случая наиболее ценно, есть несколько копий его единственного портрета. В 1993 году по случаю двухсотлетия со дня его рождения в Костроме были проведены Катенинские чтения, один из докладов был посвящен вопросу их атрибутирования. Оказалось, что среди них имеется и писанный с натуры подлинник.
Здесь, видимо, следует повременить с изложением интересной биографии этого человека и решить два принципиальных вопроса: портретного сходства и недопереведенного «славного стиха».
На сохранившемся портрете (реставрированном) он изображен в возрасте примерно тридцати пяти – сорока лет. Небольшие, чуть закрученные кверху усы, бачки. Упитанность, пожалуй, даже несколько большая, чем на картинке Пушкина. Военный мундир, но чина определить не могу (в 1832 году Катенин был восстановлен на армейской службе с присвоением ему чина генерал-майора). Поскольку доступа к самому портрету у меня нет, использовались опубликованные в собраниях его сочинений репродукции. По моему мнению, сходство с изображением на картинке Пушкина есть, но окончательный вывод все же за экспертизой, которая может быть произведена только сличением подлинников.
Но почему Пушкин подчеркивал, что картинка должна изображать его с Онегиным в том же «местоположении»? Не потому ли, что ее сюжет совпадает с сюжетом стихотворной миниатюры с «‹…›»? Значит, эта миниатюра создана не в 1829, а в 1824 году?.. Действительно, из всех версий, могущих объяснить стремление Пушкина во что бы то ни стало опубликовать картинку в 1825 году вместе с первой главой романа, единственно правдоподобным является предположение, что его стихотворная миниатюра была готова уже к концу 1824 года, но для ее распространения нужна была картинка, без которой стихотворение теряло всякий смысл (то есть, картинка с портретным сходством должна была восполнить в «открытой» стихотворной мениппее недостающую этическую компоненту){35}. И только появление подобной иллюстрации в «Невском альманахе» на 1829 год дало поэту возможность обнародовать это стихотворение[6].
Поскольку гравюра в альманахе была сделана по рисунку профессионального художника А. В. Нотбека, то, естественно, возникла мысль о том, что как раз эту картинку и следует сличать с портретом Катенина. Ведь почему не пошла картинка при издании первой главы зимой 1825 года? Возможно потому, что художнику в Петербурге нужна была натура, а Катенин отсутствовал там с 7 ноября 1822 года, когда по распоряжению царя его в несколько часов выдворили из города за хулиганство в театре. Из глухого Шаева Кологривского уезда Костромской губернии в Петербург он возвратился только в августе 1825 года, уже после выхода первой главы, и художник уже мог видеть «натуру».
К сожалению, не только не видел, но даже не учел реалий романа. Ведь Пушкин подчеркивал разницу в возрасте между Онегиным и Ленским в восемь лет (следует ли напомнить читателю, что Катенин был старше Баратынского как раз на восемь лет?), а на рисунке их возраст примерно одинаков, Онегину больше шестнадцати никак не дашь. Говорят, самому Пушкину картинки в «Альманахе» не понравились. Да и не только ему: Вяземский писал ему 23 февраля 1829 года: «Какова Татьяна пьяная в Невском альманахе с титькою на выкате и с пупком, который сквозит из-под рубашки?.. В Москве твоя Татьяна всех пугала». Вот после этого и появились стихи о Татьяне, в которые Пушкин включил меткие определения Вяземского. Действительно, эдакая гром-баба с похотливыми телесами в стиле фламандской школы, с обращенными горе очами, ни дать ни взять – «Кающаяся Магдалина». На другой картинке, уже с чем-то наподобие перманента, Татьяна гадает при луне на зеркале; только луна – вон она, а тень от нее пошла вбок. О каком можно говорить портретном сходстве, если даже перспектива не выдержана? Набоков считает, что авторство таких рисунков может принадлежать обитателям дома для умалишенных; в принципе, на этот раз с ним трудно не согласиться, – за исключением, возможно, излишней резкости определения[7].
В отношении «славного» девятого стиха Песни третьей «Ада» Данте, о неполном переводе которого «скромным автором нашим» идет речь в 20 примечании, В. Набоков ограничился констатацией того факта, что слово «скромный» выглядит двусмысленно (т. 2, с. 368), и что это обстоятельство выпало из поля зрения исследователей. Правда, он отказался от комментирования примечаний вообще, отметив только: «44 пушкинские примечания следуют за 8 главой в изданиях романа 1833 и 1837 гг. Они не имеют никакой композиционной ценности. Их подбор носит случайный характер, а содержание довольно неуместно
Перевод данного стиха Данте выглядит так: «Оставьте всякую надежду вы, сюда входящие». В переводе Катенина, опубликованном в 1829 году, этот стих обрел такой вид: «Входящие! Надежды нет для злого». Полагаю, в комментарии нет необходимости, здесь экспертиза вряд ли потребуется{36}.
В интересах динамичности изложения материала возвращаться к полному изложению биографии Катенина вряд ли целесообразно. Видимо, лучше будет рассмотреть историю взаимоотношений с ним Пушкина, а также творческую историю создания ими романа, привлекая по мере необходимости биографические моменты. Я не оговорился, употребив местоимение во множественном числе: не будь Катенина, не было бы и самого романа – по крайней
