как их доспехи и клинки.
Кровь пятнает каменный пол, люди умирают в гневе и страдании, и свет начинает меняться. Он словно впитывает их кровь, и его оттенок смещается к багровым тонам. С каждой новой жертвой он становится все насыщеннее, и узоры на лицевой стене Ложи Эха начинают меняться. Появляются прямые и четкие линии. Отзвуки и отголоски становятся все более громкими и жаждущими. Ещё больше смертей, ещё больше крови, питающей Ложу, и Ци Рех вдруг ощущает холодное, сухое касание света на своей коже.
С ним приходит ощущение победы. Понимания. Откровения.
Он и Дикий Кот вновь смотрят друг другу в глаза, но уже без прежней взаимной ненависти. Она испарилась, стоило им понять, что они оба всего лишь орудия, такие же, какими считали своих последователей. Они осознали, что должно произойти. Ту же самую ясность обретают все прочие жрецы, и, будь благословлена их вера, все собравшиеся в кратере паломники. Не дожидаясь приказов, они разом бросаются в гущу резни. Их господа отступают к краю развалин, освобождая место для своих слуг.
В круге почерневшего камня перед Ложей Эха сотни верующих убивают друг друга клинками, кулаками и зубами. Битва исполнена первобытной дикости, как это и должно быть. Резня должна быть абсолютной и запредельно кровавой. Никто не стремится победить, не думает о триумфе. Все, что нужно сейчас — это боль и муки терзаемой плоти. Кровь повсюду, сражающиеся скользят в ней, живые и мертвые равно окровавлены с ног до головы. И, не прерываясь ни на мгновение, сплетаясь с торжествующим, пирующим эхом, звучат восхваления темным богам. Паломники осознают, как щедро они благословлены. Вся их прежняя жизнь была лишь предисловием к тому, что происходит сейчас. Они существовали ради того, чтобы отдать свои жизни богам в этом священном месте. Они истекают кровью ради исполнения божественного замысла. Конечно, никто из верующих не увидит его осуществления своими глазами, но они умирают с уверенностью, что их жертва воплотится в погибель целых миров.
Ци Рех завидовал бы им, если бы не знал, что его ждет нечто более величественное.
Свет в кратере по-прежнему сух, как змеиная чешуя, но воздух уже увлажнен, напоен теплом распоротых животов, вонью выпущенных кишок и запятнан сворачивающейся кровью. Ложа кормится, и из неизвестности за её стенами начинают доноситься звуки чего огромного, потрясающего, но пока что скрытого.
Жрец слышит стук сердца, барабанный бой и удары кулака по несуществующей ещё двери.
Прямые линии на передней стене удлиняются и соединяются между собой, обрисовывая вход, исчезнувший после того, как было завершено создание Ложи Эха, и её единственный обитатель вошел внутрь.
Обитатель.
Почему Ци Рех знает это? Потому что, пока дверь возвращается в этот мир, а резня достигает своего апогея, видения и отголоски продолжают вопить на него, учить его, оценивать его. Колени жреца подгибаются. На какой-то миг, он уже не снаружи ложи. И он уже не Ци Рех. Он внутри, окруженный всеми возможными телами, челюстями и аморфностями тьмы. Он внутри, жадно глядит на то, как возвращается дверь в стене. Он внутри, тот, кто пройдет по пути, в экстазе от того, что великое обещание, наконец, воплощается в жизнь.
Стук, доносящийся из ложи, вплетается в ткань того эха, что звучит только для Ци Реха. Эхо имени столь великого, что оно может воплощаться лишь постепенно, один звук за другим. Могучая цезура (1) ударом молота обрывает хор мертвых звезд.
Ммммммммммммммм…
Ааааааааааааааааааааа…
Д-Д-Д-Д…
Ци Рех, отброшенный назад в свое тело, прижимает ладонь к виску. Повторяющаяся Д, краткий, внезапный звук, грозит расколоть его череп на куски. Имя из эха начинает обретать форму. Оно ещё не завершено, хотя жрец уже может попробовать его на язык — но не рискует, страшась разгневать стоящую за ним силу. Не стоит оскорблять её полуименем.
Справившись с болью в черепе, Ци Рех вновь выпрямляется, полный решимости встретить обитателя Ложи Эха, стоя на ногах. Интересно, другие жрецы ощущают то же самое? Возможно, но он не может посмотреть на них, чтобы убедиться в этом. Взгляд Ци Реха прикован к Ложе, к месту, где последние недостающие линии складываются в узор двери.
Путь открывается, и грядет тот, кто пройдет по нему.
Дверь проявилась полностью, и теперь грохот доносится не только из-за нее, но и из воздуха, и из головы самого Ци Реха. Дрожь Ложи Эха и грохот ударов неизвестного существа о стены реальности смешиваются в единый ритм. И вот — о, славный миг! — дверь открывается со звуками скрежета камня о камень, треска энергоразряда и последнего вздоха из перерезанной глотки.
Две массивные каменные плиты на лицевой стене здания выворачиваются наружу, выпуская на волю отзвуки эха, долго томившиеся во тьме внутри. Теперь они свободны и их торжествующие голоса звучат громче, чем когда-либо. Сам по себе возникает спуск, камень разворачивается от двери до залитого кровью пола ровным полотном, как будто выдвигается металлическая десантная рампа.
