Абсолютный мрак хлынул в комнату, как нечто материальное, словно океан темной материи затопил гору наверху и теперь изливался наружу.

Хорус почувствовал, как его с силой тянут ураганные ветры, но не пошевелился.

Он ощутил космический холод, пробирающий до глубины души мороз, который окутал его льдом. Он был один, парил в необитаемой пустоте.

На него не светила ни одна звезда.

Он не помнил, как прошел через врата, а затем обругал себя за столь буквальное толкование. Врата под горой были не настоящим порталом, отделяющим одно пространство от другого, а аллегорией. Лишь пролив собственную кровь на камень, который не был камнем, он прошел внутрь. Осуществив свое желание при помощи Сокрушителя Миров, он безрассудно бросился во владения богов и чудовищ.

Царство, о котором он знал лишь по мифам и бреду безумцев, записанному в запретных текстах и мрачных трудах, которые оставляли без внимания как выдумку. Законы, управлявшие бытием в материальном мире, не имели здесь власти и бесконечно попирались.

Даже когда он понял это, окружавшая его пустота постаралась опровергнуть подобное представление. Постепенно проступил мир, ужасающее место с белыми, словно кость, песками, кроваво-красными горами и оранжевым небом, озаренным всеобъемлющим огнем.

У воздуха был привкус пепла и горя, печали и плодородия.

Хорус слышал лязг мечей, но не было никакого боя. Заунывные крики любовников, но никакой плоти. Его окружали перешептывания, которые строили планы и заговоры, и он почувствовал цикличную энтропию собственного тела. Старые клетки умирали, новые рождались им на замену.

Он моргнул, прогоняя жар неба, теперь увидев, что оно было оранжевым не из-за отражения пожара, а из-за самого пожара.

Небеса пылали от края до края горизонта.

Над далекими горами полыхала огненная буря, вспухающая раздвоенными рубиново-красными молниями, бьющими вверх с вершин.

Хорус почувствовал, что земля у него под ногами становится более твердой, посмотрел вниз и увидел, что стоит внутри круга из обсидиановых плит. Восемь исходящих от него лучей терялись далеко вдали, и вдоль каждого из путей местность жутковато искажалась.

Тянулись акры проволоки со стонущими телами ближайших из его сыновей, развешанными на зазубренных шипах. Мерцающие огоньки скользили над поверхностью безлюдных болот, где раздавались рыгающие и шипящие звуки разложения гниющих трупов. Шелковистые пустыни со змеящимися полосами тумана ароматного мускуса. Запутанные леса деревьев с когтистыми ветвями лепились к группам округлых холмов, по периметру каждого из которых располагалось восемь дверей.

— Я уже странствовал по подобным мирам, — произнес Хорус, хотя поблизости не было никаких слушателей. По крайней мере, в явном виде.

Каждый из четырех основных путей заканчивался у крепости на вершине горы, способной поспорить с дворцом Императора. Их стены были построены из меди и золота, кости и земли. Они поблескивали в рыжевато-буром свете огненной бури. От каждой доносились вопли, и с пиков скатывался грохочущий хохот безумных богов.

— Они смеются над тобой, — раздался голос позади.

Хорус обернулся, уже зная, что увидит.

Круор Ангелус был красен, словно закат над полем боя. Его доспех уже не был расколот и разбит, лицо больше не представляло собой почерневший агонизирующий кошмар. Обвивавшие тело цепи исчезли, но свет потушенных солнц все так же горел в мертвых глазах.

— Зачем ты здесь? — спросил Хорус.

— Я дома, — произнес Красный Ангел. — Я свободен. Холодное железо, которое на меня повесил Эреб, не имеет здесь власти, как и охранные клятвы, вырезанные на моей коже. Здесь я совокупность всего ужаса, жаждущий крови и пожиратель душ.

Хорус проигнорировал его самолюбование.

— Так почему они смеются надо мной?

— Ты — смертный во владениях богов. Рядом с Пантеоном ты — насекомое. Несущественное и не стоящее внимания, пылинка на ветру космоса.

Хорус вздохнул.

— Ноктуа был прав. Вы, твари варпа, все нелепо вычурны.

Из перчаток существа вырвались отточенные костяные когти. Изо лба проступили закрученные рога.

— Ты в моем царстве, где ты увидишь лишь то, что мы пожелаем тебе показать. Я могу задуть тебя, будто пламя