лезвиям и стекала во врата.
— Не знаю, кто ты, но мне нужно это открыть, — произнес Воитель.
— Прошу, — выговорила Аливия, когда ее, наконец, накрыла боль.
Хорус выдернул когти своей перчатки из тела Аливии. Та упала, и казалось, что она падала очень долго, прежде чем ударилась об пол.
Она подняла взгляд на лицо Воителя.
Она не увидела ни жалости, ни милосердия. Но, как ни странно, увидела сожаление.
Аливия силилась заговорить, и Воитель опустился рядом с ней на колени, чтобы выслушать ее последние слова, пока из нее вытекала жизнь.
— Даже… в душах, опутанных злом… остается маленький… плацдарм добра, — произнесла она. — Я хочу… чтобы ты… помнил об этом. В конце.
Какое-то мгновение Хорус казался озадаченным, а затем улыбнулся. И на миг Аливия забыла, что он — враг человечества.
— Не следует верить святым, мадемуазель, — сказал Хорус.
Аливия не ответила, глядя за плечо Воителя.
Из врат черного обсидиана текла кровь.
Хорус встал над телом мертвой женщины.
Ему было жаль, что она умерла, и он не смог спросить у нее, как она тут оказалась. Однако она выступила против него и пыталась помешать ему достичь своего предназначения. А это означало смертный приговор.
— Кем она была? — спросил Мортарион.
— Не знаю, но я ощутил на ней прикосновение отца.
— Она встречалась с Ним?
— Да, — сказал Хорус. — Но думаю, что это было очень давно.
Мортарион поднял глаза на врата. Он явно не был впечатлен. Хорус увидел выражение лица брата и положил тому руку на плечо.
— Не нужно недооценивать то, что наш отец сделал здесь, — произнес Хорус. — Он пробился в иной мир, в мир, куда не прорывалось и где не жило ни одно существо. По сравнению с этим странствием твой подъем к покоям первого отца покажется приятной прогулкой.
Мортарион пожал плечами.
— Меня не слишком заботит, что Он сделал, — сказал он. Повелитель Смерти постучал древком Безмолвия по телу женщины. — Она пришла сюда, чтобы запечатать врата. Как думаешь, ей удалось?
Хорус протянул руку и приложил ладонь к черной стене. Он почувствовал, как поверхность слегка дрожит — слишком слабо, чтобы это заметил кто- либо, кроме примарха.
— Есть только один способ выяснить, — произнес Хорус, отстегивая фиксаторы нагрудника. — Возьми эту свою косу и порежь меня.
— Порезать тебя?
Хорус сбросил с себя доспех, роняя на пол пластину за пластиной, пока не остался только в серой одежде.
— Мне говорили, что эти врата можно открыть только кровью, — сказал он. — Так что режь меня и не жалей лезвия.
— Сэр, — произнес Кибре, выступив вперед. — Не надо. Пусть это сделает один из нас. Пролейте
Маленький Хорус и Эзекиль присоединились к протесту против его желания, чтобы Мортарион нанес ему глубокую рану.
Хорус скрестил руки.
— Благодарю вас, мои сыновья, но если я чему-то и научился у Лоргара, так это тому, что для подобного не подойдет чья-то чужая кровь. Она должна быть моей.
— Тогда давай покончим с этим, — произнес Мортарион, поднимая Безмолвие и готовя его клинок. Некоторые из братьев Хоруса могли бы воспротивиться идее ранить его, но у Мортариона не было подобных сомнений. Если брат стремился свергнуть его, сейчас представлялся шанс.
Хорус встретился взглядом с братом.
— Сделай это.
Мортарион крутанул Безмолвие вокруг себя.
Клинок сверкнул.
Хорус взвыл, когда коса Повелителя Смерти рассекла его от ключицы до таза. Боль была ужасна. Столь беспощадна, что вернула его назад на луну Давина, к похищенному клинку Эугана Тембы.
Из раны струей ударила кровь, забрызгивая черную стену.
Сквозь слезы боли Хорус увидел незавершенные символы и построения с тайным смыслом. Их сияние угасало, смываемое волной его крови.
Кровь текла из борозд, проделанных его когтями.
