По дороге домой Майя непрерывно рыдала, меняя тональность от воя новогодней дудки до рева пожарной сирены. Эй Джей сообразил, что девочка проголодалась, но вопрос, чем кормить двадцатипятимесячного ребенка, поставил его в тупик. Он оттянул Майе губу, чтобы посмотреть, есть ли у нее зубы. Зубы были, и она попыталась ими воспользоваться, чтобы укусить его за палец. Набрав в Гугле: «Чем кормят ребенка двадцати пяти месяцев?» — он выяснил, что дети в этом возрасте обычно едят то же, что родители. Откуда было Гуглу знать, какой дрянью питался Эй Джей. Холодильник у него был забит готовой быстрозамороженной едой, по большей части перченой. В поисках помощи он позвонил свояченице.
— Исмей, прости, что беспокою, — произнес он в трубку. — Ты, случайно, не знаешь, чем кормят двадцатипятимесячных детей?
— Зачем тебе? — сдавленным голосом спросила она.
Эй Джей объяснил, что ему в магазин подбросили ребенка, и Исмей, немного помедлив, обещала приехать.
— Уверена? — спросил ее Эй Джей. Исмей была на седьмом месяце беременности, и ему не очень хотелось ее тревожить.
— Уверена. Молодец, что позвонил. Величайшего писателя всех времен и народов нет в городе, а у меня все равно последние пару недель бессонница.
Не прошло и получаса, как на пороге появилась Исмей с пакетом домашней стряпни: овощами для салата, лазаньей с тофу и половиной яблочного крамбла.
— Больше ничего не успела, — сказала она.
— Да что ты, все отлично, — похвалил ее Эй Джей. — Моя кухня плохо приспособлена.
— Твоя кухня — это место преступления, — не согласилась она.
При виде Исмей Майя заплакала.
— Наверное, по маме скучает, — предположила Исмей. — Может, я похожа на ее маму?
Эй Джей кивнул, хотя ему показалось, что Майя просто испугалась. У Исмей была модная стрижка, благодаря которой ее ярко-рыжие волосы колючками торчали в разные стороны, светлые глаза, бледная кожа и длинные тонкие руки и ноги. Черты ее лица были чуть крупнее, а движения — чуть резче, чем нужно. Беременность сделала ее похожей на похорошевшего Горлума. Она могла напугать ребенка одним своим хорошо поставленным голосом, наполнявшим собой все помещение. За те пятнадцать — или около того — лет, что Эй Джей знал Исмей, она, по его наблюдениям, постепенно менялась, как меняется стареющая актриса, начавшая с Джульетты, перешедшая к Офелии, потом к Гертруде и, наконец, к Гекате.
Исмей поставила разогревать лазанью.
— Покормить ее? — предложила она Эй Джею.
Майя посматривала на нее с подозрением.
— Не надо, я сам, — отказался он и повернулся к Майе: — Ты умеешь пользоваться ложкой и вилкой?
Майя проигнорировала его вопрос.
— У тебя нет детского стульчика, — сказала Исмей. — Надо ее куда-то усадить, чтобы она не упала.
Эй Джей посадил Майю на пол, соорудив из издательских пробников конструкцию в виде буквы «П» и обложив ее изнутри подушками.
Первая ложка лазаньи не встретила сопротивления.
— Надо же, как просто, — удивился Эй Джей.
Но при второй попытке Майя в последний момент отвернулась, и содержимое ложки, включая соус, обильно оросило Эй Джея, подушки и стены книжного форта. Майя тут же снова обернула к Эй Джею сияющее личико, убежденная, что сыграла невероятно остроумную шутку.
— Надеюсь, ты не собирался все это читать, — вздохнула Исмей.
После ужина они уложили малышку спать на матрасике во второй спальне.
— Почему ты не оставил ее в участке? — спросила Исмей.
— Мне показалось, что ей там будет плохо, — ответил он.
— Ты же не хочешь ее удочерить? — Исмей погладила себя по животу.
— Конечно нет. Побуду с ней до понедельника.
— Может, мать передумает и вернется, — сказала Исмей.
Эй Джей протянул ей записку.
— Бедняга, — ахнула Исмей.
— Бедняга, — согласился Эй Джей. — Но я бы так не смог. Не смог бы подбросить своего ребенка в книжный магазин.
— Надо думать, у девочки были на то свои причины, — пожала плечами Исмей.
— С чего ты взяла, что она девочка? Может, это женщина средних лет, попавшая в безвыходное положение.
— Мне кажется, такое письмо могла написать девчонка. Плюс почерк, — объяснила Исмей, запуская пятерню в свои коротко стриженные волосы. — Как ты вообще?
— Нормально, — успокоил ее Эй Джей, ловя себя на мысли, что за несколько последних часов ни разу не вспомнил ни о «Тамерлане», ни о Ник.