После понесенных потерь австро-венгерские войска уже до самого конца войны не смогли обрести должный боевой дух и веру в победу»[368].
Только отсутствие взаимодействия между Англо-Французским и Русским фронтами, и преступное невыполнение плана Ставки командующим Западным фронтом Эвертом и Северным фронтом Куропаткиным, и медлительность царской Ставки, не сумевшей своевременно использовать успех, достигнутый Юго- Западным фронтом, позволило спасти от полного разгрома Германию и Австро-Венгрию в 1916 году. Если бы англо-французские войска в начале июня перешли в решительное наступление, то немецкое верховное командование оказалось бы не в состоянии перебросить в Галицию значительные резервы. Бывший английский премьер-министр Ллойд-Джордж писал по этому поводу: «Самой очевидной и самой пагубной ошибкой союзников было упорное нежелание рассматривать весь театр войны как единый фронт. Если бы военные вожди союзников на западе рассматривали весь театр войны как единое целое и умели бы перенести мысль за земляные укрепления за своим носом, 1915 год мог стать поворотным в войне, а 1916 положил бы конец этой борьбе наций»[369].
Николай II, приостановивший наступление войск Юго-Западного фронта, вскоре, под давлением своего окружения, изменил свое отношение к генералу Алексееву и перестал заслушивать его доклады, что сразу было расценено как предвестие отставки. Близкие к императору и императрице сановники не простили ему утаивание военных секретов от царя, в результате чего наступление войск Юго-Западного фронта для них оказалось неожиданным, да и назначение генерала Брусилова командующим этого фронта произошло не по их воле.
Конечно, мысль об отстранении Алексеева от дел родилась в Главной квартире германских войск, но осуществлять ее начали через Распутина, имевшего решающее влияние на императрицу. 5 ноября царица Александра Федоровна пишет Николаю II: «Алексееву следовало бы дать 2-месячный отпуск, найди себе кого-нибудь в помощники, например Головина, которого все чрезвычайно хвалят, — только не из командующих армиями, — оставь их на местах, где они нужнее… Человек, который так страшно настроен против нашего Друга, как несчастный Алексеев, не может работать успешно. Говорят, у него нервы совершенно развинчены. Это понятно: сказалось постоянное напряжение „бумажного“ человека; у него, увы, мало души и отзывчивости»[370]. Как она могла все это знать и откуда к ней поступали последние сводки с фронтов, на которые императрица, как в хорошо отлаженном военном штабе, мгновенно реагировала? И, конечно, не мог знать обстановку на фронтах и «старец» Распутин, проводивший все дни в попойках и гуляниях в лучших ресторанах столицы, счета которого оплачивались тайной полицией царского двора и градоначальником-немцем. Рядом с царем и царицей действовала хорошо сколоченная группа прусских агентов, руководимых лучшими офицерами германского Генерального штаба, готовивших для царя и царицы злободневные военные вопросы, на которые они обязаны были отвечать, если хотели оставаться на троне и сберечь жизнь наследника. В круг лиц, взявших от имени немецкой партии главенство над царской семьей, входили князья Мещерский, Андронников, генерал Воейков, митрополит Питирим и, конечно, Распутин.
В столицах стран Антанты, и прежде всего в Париже и Лондоне, знали о безволии и зависимости Николая II от своего близкого окружения, накрепко связавшего его судьбу с судьбой Германии и всячески мешавшего проводить координированную политику России со странами Антанты. Появление Штюрмера во главе русского правительства еще более усложнило эти отношения, и в Лондоне было решено послать в Россию представительную делегацию во главе с военным министром фельдмаршалом Горацио Китченером, который, помимо согласования военных действий и улучшения снабжения русской армии, должен был рассказать Николаю II и подтвердить документами вредительскую роль отдельных лиц из его близкого окружения, пособничество которых германским интересам у английской разведки не вызывало сомнений. У Китченера были неопровержимые доказательства участия «старца» Распутина в сборе ценной информации о состоянии русской армии и характере ее дальнейших действий, и использование им власти императрицы для выдвижения на высокие посты в государстве людей, завербованных германской разведкой. Поездка эта была согласована с английским королем Георгом V, также являвшимся двоюродным братом русского императора, и она готовилась в глубочайшей тайне. Однако, несмотря на строжайшую секретность готовившейся поездки, она стала известна в Берлине, и крейсер «Гемпшир», на котором отправился в плавание Китченер, был торпедирован германской подводной лодкой, и он погиб вместе с командой. Все мировые события мгновенно становились известны больной царице, и она откликнулась и на эту трагедию, написав мужу: «По мнению нашего Друга (Распутина — автор), для нас хорошо, что Китченер погиб, так как позже он мог бы причинить вред России, и что нет беды в том, что вместе с ним погибли его бумаги. Видишь ли, Его всегда страшит Англия, какой же она будет по окончании войны, когда начнутся мирные переговоры».[371] Император и императрица владели языком конспирации в совершенстве, и здесь под словом «Его» скрывается не Распутин, а всесильный человек в близком окружении Александры Федоровны, имя которого было известно и царю.
Николай II мужественно переносил пленение своей воли и духа, и, понимая свою обреченность и безысходность, он все же надеялся на какое-то чудо, на спасение, которое могло прийти к нему и его семье, чего нельзя было сказать об императрице Александре Федоровне. Она никогда не была сильной, наоборот, она была очень слабой и мнительной женщиной, и ею легко управляло близкое окружение.
Основной чертой царицы была замкнутость и сдержанность чувств ко всем, кто ее окружал, а тяжелая болезнь сына Алексея породила в ее душе чувство вины и страх за его будущее, навсегда укоренившийся в ней. В этом постоянно живущем в ней страхе императрице ничего не оставалось, как уповать на «старца» Распутина и на его способность выкрутиться из всяких житейских обстоятельств и передряг, и надеяться на его прозорливость в предвидение опасностей. Вера в чудодейственную силу и поддержку Распутина была так велика, что дала право императрице в письме Николаю II в конце 1916 года сказать: «Если бы у нас не было Его (Распутина. —
