раздражение. «С какой стати мужчины вечно диктуют нам, что говорить?»
— Вполне вероятно, что некоторые животные вроде тех, чьи останки мы находим в камнях, дожили до наших дней, — осторожно начала она. — Ведь в мире существует множество уголков, куда не ступала нога человека, и таких глубоких водоемов, что никто еще ни разу не достал до дна. Кто знает, что там таится? В Шотландии в озере Лох-Несс из века в век уже более тысячи лет видят какое-то животное. Говорят, однажды оно убило купавшегося в озере мужчину, но святой Колумба[35] прогнал чудовище, и все же оно иногда показывается на поверхности…
Мистер Каффин кашлянул и, закатив глаза, окинул взглядом младших учениц — девчушка в желтом платье испуганно кривила губы, — давая гостье понять, что лучше бы вернуться к костям и камням, которые она принесла с собой.
— Нет ничего страшнее невежества, — добавила Кора. — Узнайте побольше о том, что вас пугает, — и вы поймете, что нечего бояться. Иногда и лежащая на полу комнаты одежда кажется чудовищем, которое подкрадывается к нам, но стоит отдернуть занавеску, и мы видим: ба, да это же платье, которое мы сняли вчера! Мне неизвестно, живет ли в Блэкуотере неведомое животное, но одно я знаю точно: если оно вылезет на берег, перед нами окажется не чудище, а существо из плоти и крови, как и мы с вами.
Девочка в желтом платье, которой страшные истории явно понравились куда больше наставлений, зевнула, прикрыв рот ладошкой. Кора посмотрела на часы:
— Что-то я вас совсем заговорила, но вы молодцы, так внимательно и терпеливо слушали. Кажется, у нас остался час — ведь так, мистер Каффин? — и больше всего мне бы хотелось посмотреть, как вы рисуете. Вот эти ваши рисунки, — она показала на стену с бабочками, — мне очень понравились. Подходите ко мне, берите, что бы вам хотелось нарисовать, а когда закончите, я выберу лучший рисунок, а тот, кто его нарисует, получит приз.
При упоминании о призе класс оживленно загомонил.
— По одному, пожалуйста, — распорядился мистер Каффин, наблюдая, как Кора раздает аммониты, диабазы и мягкие куски глины с вкраплениями острых зубов, после чего принес кружки с водой, кисточки и засохшие краски.
Джоанна Рэнсом по-прежнему сидела за партой.
— А мы почему не идем? — спросила Наоми. У нее руки чесались заполучить какой-нибудь красивый камень и доказать миссис Сиборн, что тоже достойна ее внимания.
— Потому что она моя подруга, не могу же я говорить с ней при малявках, — отрезала Джоанна, впрочем ничуть не желая обидеть Наоми, но в присутствии Коры старая подружка словно съежилась, казалась ей убогой и глупой, в рваной одежде, насквозь провонявшей рыбой, с дурацкими хвостиками, поскольку ее отец так и не научился заплетать косички. «Как я могу стать похожей на Кору, — думала Джоанна, — если я разговариваю в точности как Наоми, сижу, как она, и так же глупа, как она. Я даже не знала, что Луна вращается вокруг Земли!»
Наоми побледнела под веснушками. Она всегда остро чувствовала пренебрежение, а сейчас острее, чем когда-либо. Не успела она слова сказать, как Джоанна подскочила к Коре, чмокнула ее в щеку и проговорила: «Вы отлично справились».
— Наоми Бэнкс, сядь прямо, — велел учитель. Он отнюдь не был строг, но досадовал на себя за то, что пригласил эту миссис Сиборн с ее рассказами о чудовищах. Затея оказалась вовсе не такой удачной, как он рассчитывал. — Ты рисуешь лучше многих здесь. Посмотрим, что у тебя получится.
«Что у меня получится…» — думала Наоми, взвешивая улитку сперва на правой, потом на левой руке; с каким удовольствием она швырнула бы этот камень прямо Коре в лоб! Да кто она вообще такая? Пока она не появилась, у них с Джо все было так хорошо — они придумывали заклятья, жгли костры. «Да она ведьма, — думала Наоми, — и я бы совсем не удивилась: вы только поглядите на ее пальто! А этот змей, наверное, ее помощник, и она притащила его с собой».
Эта злая мысль рассмешила девочку, и, когда Джоанна вернулась за парту, ее подружка, хихикая, возила кисточкой в чернильнице. «А на ночь, должно быть, привязывает его к своей кровати. И еще катается на нем». Она все болтала и болтала кисточкой в чернильнице, так что на лежавшем перед ней белом листе бумаги появились кляксы. «Да она, чего доброго, по ночам его кормит грудью!» — думала Наоми и покатывалась со смеху, сама уже не понимая, смеется ли потому, что думает смешное, — уж очень громко и неестественно она хохотала и не могла остановиться, даже заметив озадаченный и сердитый взгляд Джоанны. «Он, должно быть, здесь, у порога, за дверью, она его наверняка подзывает свистом, как фермер собак». Наоми опустила взгляд на собственные руки с белыми перепоночками между пальцами, и ей померещилось, будто они блестят от морской воды и воняют рыбьими кишками. Она затряслась от смеха, в голосе зазвенели высокие нотки, послышался нескрываемый страх. Она оглянулась сперва через левое, потом через правое плечо, но дверь класса оказалась закрыта. Кисточка описывала в чернильнице лихорадочные круги, словно кто-то другой водил рукой Наоми, парта подпрыгивала, банка опрокинулась, и вода разлилась на усеянную кляксами бумагу. «Смотрите, он тут», — думала Наоми, хохоча, и все оглядывалась через плечо (когда змей войдет, она его первой увидит!).
— СМОТРИТЕ! — выкрикнула она, обращаясь то ли к Джоанне, то ли к мистеру Каффину, который снова подошел к ней, стал хватать ее за руки и