– Айзек Инглиш?

– Рад встрече, Дэрил.

– Ага, – улыбнулся Дэрил. – Давненько не видались, ну? – Он, похоже, искренне рад был видеть Айзека.

– Как делишки? – поздоровался бритоголовый дружок Дэрила.

– Нормально.

– Это Ницше. – Дэрил махнул рукой, показывая, чем они тут занимаются.

Айзек уважительно кивнул. Громадными аккуратными белыми буквами написано: ИЗ ВОЕННОЙ ШКОЛЫ ЖИЗНИ – ЧТО НЕ УБИВАЕТ, а дальше он им помешал.

– Ну ладно, братан, – кивнул приятель Дэрила.

– Все нормально. – Айзек понял намек и развернулся, чтобы идти дальше.

– Эй, – окликнул Дэрил, – а ты все еще присматриваешь за отцом? Черт, я думал, ты уже давно где-то там, проводишь всякие научные эксперименты и все такое.

– Вот как раз за этим и сматываюсь, – отозвался Айзек. – Если кто обо мне спросит…

– Могила, брат.

Айзек махнул рукой и пошел прочь. Вот это в Долине хорошо. Здесь все свободолюбивы. Стукач – хуже убийцы. Даже эти двое на стороне Малыша. Он не делает различий между героями и убийцами. Между богатыми и беспомощными.

Айзек все шагал и шагал. Дэрил, значит, ошивается в компании белых расистов, что ж, обычное нынче дело. “Грозовой Фронт”, так они себя называют. Явились, когда заводы встали, и теперь Пенсильвания наводнена ими. Их тут больше, чем в других штатах, он читал. Здесь же холмы, пустынно – могут устраивать свои сборища. Но все равно их никто всерьез не принимает. И не слышно, чтоб они приставали к кому-то. Впрочем, легко рассуждать, когда ты белый.

Вскоре на другом берегу показался Алленпорт, здесь по-прежнему функционировал завод “Вилинг-Питтсбург”, хотя все понимали, что дни его сочтены – они перешли на работу в одну смену, всего сто человек персонала. Из ворот заводского двора выполз длинный поезд, груженный рулонами листовой стали.

Потом еще несколько миль леса, а потом он увидел причал с баржами напротив Фейетт-Сити, пристань и огромные белые резервуары; несколько барж на приколе – трубы, рулевые рубки, квадратные обрубленные носы, пустые баржи пришвартованы вдоль противоположного берега. Деревья, кусты, повсюду зелень – вздымается в небеса, зелень над головой, и под ногами, и даже над водой, единственный оголенный клочок пространства – гравийная насыпь железной дороги. Белое пятно в кустарнике. Пенопласт? Кость, берцовая. Отрезанная, выветренная до белизны, животное или жертва неудачного прыжка с поезда. Источник фосфора. Старые кости – удобрение для новых цветов. Регенерация. Возрождение. Малыш уже жил прежде. Малыш сидел на носу ладьи викингов, охотился на белых медведей. Спасал своих товарищей в кровавой каше Омаха-Бич. Сбитый с ног, он поднимается вновь. Живет с честью – один из немногих. Людям неловко смотреть, они смущенно отворачиваются от него, и Малыш остается один. Принимает общество лучших и худших. Принимает себя самого.

Малышу надо бы передохнуть минутку, подумал он. Не спал уже семьдесят два часа. Он отыскал укромное местечко в зарослях на берегу, улегся поверх спального мешка и мгновенно уснул. Проснулся, когда почти стемнело, и тут же вновь пустился в путь. Передохнул восемь часов, и хватит. Перезагрузился. В Фейетт-Сити он пришел в темноте – маленькие квадратные домишки, пустые магазины, железная дорога вдоль самой кромки воды, женское платье валяется на насыпи. Рельсы бегут мимо крошечных белых коттеджей с ухоженными газонами. Он опять проголодался, прикинул, что прошел около десяти миль, свернул с путей в сторону главной улицы в поисках еды. Пусто. Все лавки переместились в торговые центры за городом. Ну и отлично. Попробуем прожить тридцать дней без еды. Прямо сегодня и начнем. Он вернулся к железной дороге.

В черной речной воде отражались звезды. И кажется, что давным-давно ты разговаривал с живым человеком. Не обращай внимания на бурчание в животе. Острая боль, потом тупая, вот опять скрутило. Подумай о чем-нибудь еще. До ближайшей звезды двадцать пять триллионов миль. Проксима что-то там. Зажглась еще до появления динозавров. И будет светить, когда на Земле не останется ни одного живого существа. Далекие галактики, триллионы звезд. Сколь бы ничтожным ты себя ни воображал, все равно не представить – атом, пылинка.

Неубедительно. Разумеется, это правда. Все равно что страдать по поводу собственной смерти. Твой единственный долг – смириться с неизбежным и прожить на всю катушку. Единственный настоящий грех – не ценить жизнь. А тем временем показался Чарлрой, идешь в хорошем темпе. Вон те краны, должно быть, Четвертый Шлюз. Взбодрись. Он похлопал себя по щекам. Нормально. Огни Чарлроя на другом берегу рассыпаны по склону холма. Он уже у шлюзов – здесь ее и нашли. Заметили в створе шлюза – на фоне светлых цементных стен она казалась темным пятном. Ли рассказала. А она откуда узнала? Никому неведомо, где она погрузилась в воду, только место, где показалась на поверхности. Где ее вытащили. Спустя две недели. Старик уверен, что ее убили, какие-нибудь скинхеды, но вскрытие обнаружило – легкие заполнены водой. Пить хочется. Нашли утопленника, иными словами – ненасильственная смерть, да чудо, что ее вообще заметили. В карманах пальто речная галька, одиннадцать фунтов. Это ты прикинул приблизительно. Набил карманы камнями и взвесил. Одиннадцать фунтов кого хочешь утянут на дно, даже Поу. Старик застал тебя за тем, как ты взвешиваешься. И воображаешь, как мать идет по