умирать – без разницы. Тяжесть во всем теле, подняться – нет, и помыслить невозможно.
Его охотничий лук в углу, винтовка рядом с кроватью, единственные две вещи, за которыми он ухаживал почти с религиозным фанатизмом, вечно натирал воском тетиву, смазывал ружье, держал оружие на специальных деревянных подставках на стене, сам смастерил. Грейс встала, взяла в руки винчестер, взвела курок, она не знала, заряжено или нет. Не стала проверять патронник, просто держала оружие, ощущая его вес. В такую игру она могла бы сыграть. А если окажется, что было заряжено, она не виновата.
Чуть погодя она опустила винтовку, и тут вдруг руки задрожали. Нужно выйти отсюда, выйти из комнаты Билли, но она не хотела и потому опять уселась на кровать.
Придется избавиться от ружья, отдать его Харрису. Но, наверное, поздно, мысль уже поселилась в сознании и медленно подтачивает его, как вода берег реки или как пустоты в грунте, когда дом внезапно проваливается в старую шахту. Почва постепенно исчезает, тает, а потом – раз.
Впрочем, у нее же есть Харрис. Она не останется в одиночестве. Но без Билли она будет становиться все тише, все меньше, пока в конце концов не сожмется в крошечную точку и не исчезнет, потому что это все равно было время взаймы, вся жизнь была построена на фундаменте надежды. Под всем этим дерьмом про выбор, про счастье скрывалась только надежда. В смысле, нерешительность. Сердце замирает в ожидании перемен.
Она всегда твердила, что надо верить, надо думать, что дальше будет лучше, а на деле это мышеловка, один из тех узлов, что ты не в силах развязать.
Грейс опять встала, открыла шкаф, ну конечно, зачем тут полки, все навалено кучей, просто гора барахла, вот-вот вывалится наружу. И все это надо будет выбросить, ведь он никогда не вернется домой.
“Но я же никому не причинила зла!” – выкрикнула она вслух. Почему же я должна расплачиваться за это. Это правда – она никому не причинила зла. Работала в Кризисном центре для женщин – помогла многим людям. Сверху на шкафу стояли пустые пивные бутылки, давно, наверное, стоят, она взяла одну, взвесила в руке, приноравливаясь, вот бы запустить бутылкой в окно, заорать во весь голос, расшвырять все в этой комнате. Но никто не увидит и не услышит. А если никто не услышит твоих воплей, то нечего и напрягаться.
“Я хороший человек, – вслух, громко, объявила она, – я всегда поступала правильно”. Она из тех, кто живет ради других людей. И Билли – это была самозащита, она ни секунды не сомневалась. Самозащита, она же видела его шею. Один из тех типов, возможно именно тот, что умер, пытался перерезать горло ее сыну. Это была самозащита, но некому подтвердить. Его посадят, он погубит свою жизнь ни за что. А те, кто засадил его туда.
Ну давай, скажи. Скажи, о чем ты думаешь. Скажи вслух, что ты имеешь в виду. Она ворвалась в ванную, увидела в зеркале свое лицо, торопливо умылась холодной водой. Я хороший человек, но то, что случилось с моим сыном, это несправедливо. И Харрис может найти того человека. Хороший человек и хорошая мать – звучит почти одинаково. Ничего подобного. Это не одно и то же. Самозащита, и этот тип, бездомный, бродяга,
Она долго принимала ванну с сандаловой пеной, которую берегла целый год, подарок от девочек из центра. Что бы они сказали? Но все они поступили бы точно так же, любая мать на ее месте, нет здесь никакого выбора. Она позвонила Харрису, и тот обещал приехать.
11. Харрис
С Грейс что-то не так, она сидела на диване и словно бы удивилась, увидев его; на секунду он даже подумал, не вернулся ли Верджил, но машины снаружи не было. Потом решил, что она, наверное, просто выпила.
– Не слышала, как ты подъехал. – И похлопала ладонью по дивану рядом с собой.
– Плохой день?
Она кивнула.
– Я могу помочь?
Грейс помотала головой.
– Знаешь, наверное, это знак, Билли и все это. Вроде бы я старалась изо всех сил и. – Она растерянно пожала плечами.
– Никакой это не знак. Еще рано делать выводы.
– Не надо, не лги мне больше.
– Он славный парень. У него все наладится. – И вовсе не солгал, ему так хотелось, чтобы это было правдой, ведь Билли и впрямь славный мальчик.
– Спасибо.
