кнопку, сбросить ядерную бомбу, все такое. Идиотский вопрос вообще-то. Ладно, тогда представь, что это им приходится выбирать – между тобой и собой. Тоже мне загадка. Чужак – пустое место. Звонок в полицию, полминуты волнений – и назад к своему шардоне. О твоем лабрадоре будут волноваться больше. Итак, Ватсон, в путь. Нет приюта усталому путнику.

От соседнего крыльца залаяла собака. А кстати – не стырить ли ее жратву? Гости вечеринки смотрят в окна, прямо на Айзека, но не видят его. Но шавка знает, что ты тут, а вроде, казалось бы, тупое животное.

Он не останавливался. Прекрати размышлять об этих людях, у тебя и без того был тяжелый день. Пожалел розгу – испортил Барона, как говорится. Может, это был единственный вариант, а может, и нет, – в итоге шесть долларов в кармане и полицейский видел тебя в лицо. Айзек вздрогнул. Финал в прицеле пистолета. Коп запросто мог пристрелить тебя. И все по закону, сбежавший преступник. Милосердие сдержало его палец на спусковом крючке – ты напомнил ему сына. Единственная удача за многие годы.

Еще два дня, и ты останешься окончательно без денег и пищи, если до тех пор не случится чего-нибудь еще. И подаяния не попросишь – описание твоей внешности уже разослано. И рюкзак твой, скорее всего, тоже нашли, им известно твое имя. Не говоря уже об истории со Шведом. Ордер действителен во всех штатах.

Продолжай в том же духе, и твое тело скоро обнаружат в кустах. Для них очередной висяк, для тебя – нет, умоляю, шепот прости, малыш, и чувствуешь, как жизнь покидает тебя. Может, и не завтра, но вскоре. Не прикидывайся, что не видишь иного выхода. Ты должен срочно начать действовать по-другому.

Он брел, озираясь в темноте. Никого, только ты. Возможно, уже поздно что-либо менять. Возможно, ты уже обменял свою жизнь на жизнь Барона.

Ручей привел на широкую просеку для ЛЭП. Ровно, хорошо расчищено, при свете звезд и луны далеко видно в обе стороны.

Полярная звезда позади – ты идешь на юг. Присядь на минутку. Он нашел удобное место и устало опустился в высокую траву. Закрыл глаза, но цветные пятна и бесформенные образы под веками быстро сменила череда лиц. Он поскорее открыл глаза, еще разок огляделся. Нет, ничего. Тоже мне большое дело. Подтянул ноги, уронил голову на острые коленки. Четкая картинка, мужчины сидят у огня. Ты просто устал. Но лица не исчезали, Швед и остальные, и что-то еще, смутная тень в темноте. Потом Швед стоит в полный рост, отлично виден в свете пламени из печки, говорит он наверное давно сбежал. Последние слова. Выбор невелик – в одну дверь вышел, а вошел в другую. Ведь знал, что не надо возвращаться тем же путем.

Единственная причина, по которой вы с Поу остались в живых, тот самый невеликий выбор. Собственное тело постаралось сохранить твою жизнь– иди в другую дверь. Автоматический режим. Древний, как гравитация. Погляди, что ты сотворил со Шведом: никаких размышлений, никакого ножа, пистолета или даже дубинки. Случайно подобранный предмет. Животная часть натуры, нижние центры. Встроено в каждого младенца. Говоришь, это атавизм, но оглянись вокруг. Друг важнее чужака. Ты сам важнее друга. Высочайшие ставки – и ты жив, а другой парень – нет.

Так, и каков вывод? Айзек глубоко вдохнул. Надо двигаться дальше. Он совсем вымотался, ноги сводит судорогой, но он встал и пошел.

Вот он, смысл: ставь одну ногу перед другой. Не замерзай. Тебе придется повторить то, что ты провернул в универмаге, может, и не завтра, но когда-нибудь обязательно. Разыгрываешь из себя особенного, но ты такой же, как все. И тебе тоже нужно питаться.

Признай этот факт. Остановись. Нет уж. Поверь в Малыша, он что-нибудь придумает.

Айзек продирался сквозь высокую густую траву. Вокруг темно и уже давно не видно никаких светящихся окон, а над головой просторное свободное небо.

Нет здесь никаких Малышей. Есть только ты.

Она почти не спала, а в окно уже пробивался солнечный свет, опять утро, пустое и бессмысленное. Позвонила на работу, сказалась заболевшей. Ей нужно подумать. В непонятном забытьи очутилась вдруг перед дверью в комнату Билли; дыра, которую он пробил, а потом заклеил изолентой, то ли в припадке злости, то ли еще почему, она не помнила уже. Распахнула дверь, вошла. Тишина, покой, солнечный свет и клубы пыли. Как в гробнице. Растянулась на его постели, все еще хранящей его запах; ее мальчик, уже совсем взрослый мужчина.

И все равно это детская: покоробившиеся старые плакаты, в кучу сваленная одежда, обувь, охотничьи журналы, школьные тетради, какие-то листы с домашними заданиями, карниз со шторой, упавший несколько месяцев назад, который он так и не озаботился повесить на место. Надо бы поесть, но совершенно неохота. Она сделала все, что могла, но этого недостаточно. Никогда не узнает почему, но она не справилась и никогда не поймет этого. Он чертовски упростил ей жизнь, теперь она ясно видела, как часто удерживалась на краю только ради него. А так-то что жить, что