Правда, ничего такого уж аномального вокруг пока не наблюдалось.

Дождь тем временем постепенно прекратился, даже солнце выглянуло. Не яркое, каким оно бывает в хорошую погоду, а холодное, равнодушное ко всему, ноябрьское. И его свет лишь подчеркнул общую угрюмую картину, открывшуюся их глазам.

Село Подлесное — а это, скорее всего, было именно оно — лежало в небольшой низине и напоминало островок, зажатый между лесами. Возможно, в лучшие времена здесь даже существовало транспортное сообщение. Даже точно существовало: населенный пункт был не настолько велик, чтобы иметь собственную школу, но и не так мал, чтобы тут не было жителей с детьми дошкольного и школьного возраста. По крайней мере, в советские времена, когда сельские жители еще не имели возможности свободно переселяться, покидая свои усадьбы, все это наверняка было предусмотрено. Та же Тома Томилина говорила, что должна была родиться в Подлесном, значит, тут должен был иметь место хотя бы фельдшерский пункт.

Посему, прикинул Шамрай, теоретически ситуация могла выглядеть следующим образом: это село было территориально подчинено сельсовету другого села, соседнего. Он сверился с картой — верно, вот оно, Балашевичи. Заблудившись, они миновали его, там даже скособоченный и проржавевший указатель сохранился. Балашевичи тоже отселены, но от них до Подлесного примерно километров десять. Кружили они, понятное дело, дольше, так как за два десятилетия дороги, не используемые по назначению, просто исчезли. Правда, Балашевичи тоже расположены практически на границе районов. И люди, селившиеся в Подлесном, не виноваты в том, что формально их следовало приписать к какой-то территории. А уж каким был местный почтовый адрес, спустя двадцать лет наверняка никто уже не помнит.

Задумчиво почесав переносицу, Шамрай вернул карту в карман. Надежды на нее было мало.

Складывалось впечатление, что все Подлесное состоит из одной длинной, километра в три, улицы. По обе стороны от нее стояли когда-то опрятные и веселые, а теперь — полуразрушенные, заброшенные, мертвые дома. На крыше одного из них Виктор заметил наклонившуюся под углом тридцать градусов допотопную телевизионную антенну. Заметил ее не только он.

— Здесь, между прочим, телевизор смотрели, — произнес у него за спиной фотограф Жора. — Значит, была все-таки цивилизация. Я только одного не пойму: почему антенна всего на одном доме?

— По той же причине, по какой нет ни одного целого стекла в окнах. И табличек с названием улицы, — откликнулся Гриша. — И в домах ничего путного не найти. Было время, когда сборщики металлолома в таких местах все на фиг подчищали. Антенны же металлические. Да и проводов на столбах тоже нет, заметил?

И в самом деле, столбы электролинии торчали вдоль улицы совершенно голые.

Виктор попытался представить, как тут когда-то жили люди. Как они ходили по этой дороге, как играли свадьбы, катая здесь сватов в тачке. Как провожали по ней же в последний путь умерших. Сразу стрельнуло: где-то здесь должно быть и кладбище. Заброшенное кладбище в покинутом селе — любимое место действия для авторов жутких историй.

По спине невольно пробежал холодок.

Чтобы не стоять и не накручивать себя, Шамрай неторопливо двинулся дальше. Профессор Горбатько потащился за ним, втянув голову в плечи. Жора уже настроил фотоаппарат и теперь щелкал все подряд, выискивая самые мрачные кадры. Ему ли не знать, чем положено иллюстрировать подобные статьи! Гриша просто вертел башкой во все стороны.

— Мужики, тут, похоже, даже вороны не летают, — наконец поделился он еще одним наблюдением.

— Зато машины все-таки ездят, — заметил Горбатько. — А в такие места просто так не заедешь, я правильно понимаю?

— Точно, — отозвался Гриша. — Я бы сюда снова ни за что не поперся.

— Да уж, местечко не очень приятное, — согласился профессор. — И аура тут паршивая, я уже чувствую. Почему — не могу объяснить, а просто чувствую.

Переговариваясь, мужчины прошли по центральной улице брошенного села и вышли к месту, которое когда-то, видимо, считалось местным центром. Напоминало оно небольшую площадь в форме неправильного овала, которую и пересекала главная, она же единственная, улица. Взглянув налево, Гриша не удержался и хохотнул. Все тут же повернулись в эту сторону. Водитель смеялся, уставившись на небольшой пустующий постамент, позади которого торчало одноэтажное здание, смахивающее на контору или сельсовет.

— Тут бюст Ленина был, зуб даю! — веселился Гриша. — А уж потом ему и ноги приделали. Бронзовый, надо думать, вот его и скоммуниздили…

— А тебя-то с чего колбасит, что-то я никак не пойму? — раздраженно спросил Шамрай.

— А потому что я в лихие девяностые знаешь сколько такого говна сдал вот этими вот самыми? — Водитель выставил перед собой руки. — Чего уставился? Ты тогда еще пацаном был малолетним, кота «дядей» называл, а у меня, блин, жена молодая, дите на руках, сам я после армии, а работы в Житомире — во! — На сей раз он умудрился скрутить одновременно обеими руками по здоровенной дуле. — Отрихтовали мы с зятем старенький «рафик», повыдрали оттуда все сиденья — и вперед, за орденами! Полтора года по всем районам металл собирали. Скидывали его на частных пунктах приемки, а дальше умные люди гнали медь, алюминий и прочий лом через Питер в Прибалтику. Зятю тогда мало показалось, решил он в этот бизнес серьезно зайти, сам начал возить…

Гриша внезапно умолк, сплюнул и повернулся к постаменту спиной.